Текст. Ч.2.

Джа’фар-хан по прибытии в Шираз собрал многочисленное войско и поднял знамя рвения, желая вернуть Исфахан. Ага Мухаммад-хан, как только об этом прослышал, возвратился в Мазандеран и Астарабад. Джа’фар-хан вступил в Исфахан без боя и сражения, возвестив о чекане монет и чтении хутбы со своим именем. Исма’ил-хана Занда он назначил во главе войска [для завоевания] Ирака — с сотней почестей, с конниками и стрелками из кочаков (Кочевников) и сообразительных фарсов, искусно владеющих копьем, из илей и бесстрашных таифе, вооруженных палицей, булавой и дубиной. По прибытии в подвластные [ему] районы тот забил в барабан мятежа и восстал, претендуя на царство. Джа’фар-хан выступил, чтобы оказать ему отпор, и когда [два войска] разделяли [всего] три стоянки, среди [воинов] Исма’ил-хана началось брожение. /66а/ Они разом кинулись бежать, а Исма’ил укрылся в Гяррусе.

В 1202/1787-88 г. ⁸⁰ Джа’фар-хан направился в Хамадан и оттуда стал требовать встречи с Хусрав-ханом или с его сыном Хан [Ахмад-ханом]. Хусрав-хан ответил ему с помощью острого меча и беспощадного кинжала, который умиротворяет [и] мужественного, и малодушного. С отрядом, что у него был, он бесстрашно вставил ногу в стремя отваги и выступил ему навстречу ⁸¹. На стоянке Бахар в трех фарсахах от Хамадана [Хусрав-хан] остановился, и на следующий день противники встретились.

Те два войска, два моря без конца и границ, стали стрелять друг в друга из пушек, ружей и пронзительноголосых замбураков. Поле [брани] для храбрецов стало тесным. Та исполненная смятения долина покрылась телами убитых, и сбылись [слова священного] стиха: «Воистину, это нечто удивительное» (Коран, XXXVIII, 4. Цитата из Корана приводится автором в несколько измененном виде). На лазурном небосводе стала заниматься счастливая утренняя заря, подул ветерок счастья, победы и торжества.

[Джа’фар-хан] выехал оттуда и направился в страну Фарс. Артиллерийский обоз, литавры, замбураки и царские регалии вместе с добычей, верблюдами и мулами без числа и счета, хочешь — не хочешь, достались победоносным героям ⁸². После бегства и отступления Джа’фар-хана его высочество высокодостойный валий снова остановился на стоянке Бахар и озарил ту землю лучами прибытия, разбил (Букв. «вознес») палатки и шатры, вознес купол [своего] дворца до апогея солнца и луны. Как написал поэт (В тексте: «в стихах») Махди-бек Шиккаки в победной реляции о той битве и времени ее [свершения]:

Разделив богатства и отпустив пленников, [Хусрав-хан] возвратился в [свою] резиденцию. [Область] от Керманшахана до Исфахана — Боруджирд, Нехавенд, Каззаз, Фарахан, Гульпайган, Хансар и другие округа — перешла во владение валия.

Теперь пишущему [эти] строки пришла на память одна история. Приходит к валию тот самый поэт Махди-бек попросить [себе] денег на расходы. Валий говорит: «Какой берат ⁸⁴ сам напишешь, [такой и] приноси, и я тебе поставлю печать». Тот же пишет сначала берат на пятьдесят туманов, а сам думает: «Много я написал, [ведь] я только что получил от него вознаграждение». Пишет берат на сорок туманов, снова говорит: /67б/ «Слишком», пишет берат на двадцать туманов и приносит все три берата Хусрав-хану, чтобы на одном из них тот поставил печать. Валий ему ставит печать на всех трех бератах, и [Махди-бек] тотчас получает [пожалованную] сумму полностью и целиком и тратит. [Хусрав-хан] оказал ему много благодеяний и милостей. Это одна [из них].

/68а/ Жители крепости описали Хусрав-хану, что произошло, и попросили помощи. Хусрав-хан первым делом послал к Исма’ил-хану человека и ему заявил: «Разрушать старую дружбу и закрывать глаза на обязанности, [налагаемые] милостью и добротой,— значит обрекать себя на гибель, а свою душу обращать в мишень для стрелы и копья порицания. Это не принесет вам пользы и при таких деяниях нечего надеяться на благополучие».

Эти увещания (Букв. «действия») ни к чему не привели, что Хусрав-хана [весьма] огорчило. Он приказал призвать войска и пошел на Керманшахан, вознес в [том] направлении победоносное знамя и устремил [свои] усилия на то, чтобы наказать и проучить Исма’ил-хана. Когда они подошли к ущелью, Исма’ил-хан Занд снял осаду. Они направились в Бисутун, ожидая, что Хусрав-хан возвратится назад, а [Исма’ил-хан] снова займется осадой и штурмом крепости.

[Исма’ил-хан] там /68б/ остановился, Хусрав-хан выступил вслед за ним. После одной стоянки [Исма’ил-хан] остановился снова и стал выжидать — [и так] до Сарбанд-и Силахур — то остановка, то переход. [Противники] встретились и разожгли пламя битвы и сражения. Пушечными залпами и ружейными [выстрелами] они спалили ниву жизни. Нападая и поражая, хватая и связывая, обе стороны проявили чудеса отваги.

Под конец ветерок победы и торжества подул на шелк знамени валия, а знамя счастья Исма’ил-хана было повержено. Сплоченные ряды врагов рассыпались, в замешательстве и смятении они разом бросились бежать и поспешили кто куда (Букв. «каждый в какую-нибудь страну»). Многие из них были убиты, некоторые раненными пали на поле [брани]. Многие в безжизненном состоянии попали в плен и были схвачены, и [лишь] незначительное число [людей Исма’ил-хана] полуживыми спаслись и отправились кто куда. [Хусрав-хан] с победой и торжеством изволил возвратиться оттуда в [свою] резиденцию и вилайет.

Лутф ‘Али-хан прибыл в вилайет [Курдистана]. Когда наказ и послание были переданы, Хусрав-хан решил встретиться с Ага Мухаммад-ханом и устроил совещательное собрание — /69б/ «когда решишься на что, советуйся с ними о делах» (Коран, III, 153). Посовещавшись, [Хусрав-хан] решил собрать в дорогу и послать своего сына Аманаллах-хана с сыном Лутф ‘Али-хана’ Хасан ‘Али-ханом. С ними вместе он отправил в путь Мирза Ахмада везира и всех отослал к Ага Мухаммад-хану, а для себя решил поспешить на службу к Ага Мухаммад-хану до наступления весны с подобающими приготовлениями и бесчисленными дарами.

За какое-то [время Хусрав-хан] подготовился к поездке и отправился в путь. Преодолев стоянки и переходы, он прибыл к государю. Тот встретил его с почестями и милостями, доставил в Тегеран, призвал на пиршество, [на котором сам] присутствовал, и посадил среди избранных. Каждый день он проявлял к нему расположение каким-либо подарком и возносил его подобающей милостью, пока не прошло какое-то [время]. Хусрав-хан заболел ⁸⁷. Его сын Хан Ахмад-хан выполнял в вилайете обязанности наиба и стал полно[властным] правителем.

Во время схватки, сражения и бегства того племени злоумышленников Хан Ахмад-хан был смертельно ранен стрелой и там же через два часа вручил душу ангелу смерти. Его тело оттуда взяли, привезли в Сенендедж и [затем] — к гробницам имамов. Там он [и] похоронен.

Благородные и знать /70б/ послали Ага Мухаммад-хану четыре лошадиных (В тексте: *** «вьюк мула»)  вьюка голов тех злосчастных и сообщили ему про убийство Хан Ахмад-хана. Болезнь Хусрав-хана становилась все тяжелее, и надежды на жизнь не осталось. [Ага Мухаммад-хан] послал почетный халат валия Курдистана Лутф ‘Али-хану.

Украшение розария изъяснения лопатой (sic!) пера при [описании] качеств Лутф ‘Али-ха[на] б. Субхан-Вирди-хана.

Лутф ‘Али-хан, утвердившись в 1204/1789-90 г. на троне власти и правления, отослал к Ага Мухаммад-хану в качестве заложника своего сына Хасан ‘Али-хана и заложил устои правосудия и справедливости. Воистину, он [был] эмиром справедливым, [исполненным] величия и могущества, и правителем, говорившим [только] правду, от кого никто не слышал ни слова лжи и не получал лживых и противоречивых обещаний. Премудрый и совершенный, управлял он по справедливости и совершил достойные деяния. Каждого на его месте он признал и дело каждого разрешил в меру своих сил (Л.71а не заполнен текстом, л. 71б повторяет, за исключением нескольких слов и заглавия, л. 70б), /71б/ уважал ученых и просвещенных, знатными благородным оказывал милости и благодеяния.

/72а/ [Лутф ‘Али-хан] был [наделен] совершенною мудростью, разумом и рассудительностью, не имел себе равных в красноречии, мужестве и отваге, смелости и неустрашимости, был весьма красноречив в разговоре и беседе. Он совершил много похвальных и одобряемых деяний, однако в щедротах, великодушии и в награждении проявлял сдержанность. Меньшую [часть] времени он проводил, смакуя [из] стаканов ароматные вина и наполняя пурпуром [чаши]. Глупцов и невежд он в свой меджлис не допускал, управлял и занимался делами жителей вилайета, ближних и дальних [районов].

В 1206/1791-92 ⁸⁸ г. Лутф ‘Али-хан /72б/ был направлен во главе войска в Хузистан и по прибытии в те округа завладел всеми областями без битвы и сражения. Он собрал их подати и подарки, а здешних правителей со всеми их шейхами и предводителями послал к Ага Мухаммад-хану с подобающими дарами и бесчисленными [подношениями] деньгами и натурой. Наладив дела в тех пределах, [Лутф ‘Али-хан] отбыл в Курдистан.

Правитель Бане Ахмад-султан, часть [племени] авроми и жителей Маривана начали бунтовать и своевольничать, направили послание к владетелю Бабана ‘Абдаррахман-паше ⁸⁹, с ним сговорились и стали посягать на границы [Курдистана]. Ахмад-султан вознес знамя вражды и ступил на путь несогласия, закрыл врата послушания и поднял голову упрямства. Себя он посчитал подобным Афрасиабу Турку и, не обращая внимания на Лутф ‘Али-хана, забил в барабан мятежа и вознес выю вражды.

/73а/ О том, что произошло, прослышал Лутф ‘Али-хан. Несмотря на то что стояла зима, войско разбойника-дея (Название десятого месяца иранского солнечного года, соответствует 22—23 декабря — 20—21 января) было сильным и могучим, а поверхность земли повсюду более чем на метр (В тексте: *** — мера длины, равная 104 см, разговор. «метр». Читаем по тегеранскому изданию: Лубб-и таварих, с. 79) покрывал снег наподобие железной брони (Букв. «преграды») — как будто вал Искандара воздвигли перед Гогом,— [Лутф ‘Али-хан] не дал угаснуть той [своей] решимости сражаться и сердцем не охладел. С отрядом храбрецов и с группой эмиров он развернул полотнище знамени победы и взметнул до небес стяги, отмеченные триумфом, в направлении Бане.

Когда [Лутф ‘Али-хан] прибыл в Кызылдже,— деревни [и] местечки Маривана годами и веками пустовали и оставались необитаемыми, правители Бабана [ими] завладели и [их] заселили,— [мятежники] еще до прибытия победоносных войск бежали и укрылись в Шахризуре. [Лутф ‘Али-хан] приказал деревни (Букв. «их») сжечь и предал такому огню их дома и имущество, что языки пламени достигли Бабана.

Летом тайно прибыли двести [джафских] семей, которые с жителями Курдистана были знакомы и связаны давно, чтобы провести лето [в Курдистане]. Остальные [джафы], что зимовали в Шахризуре, своих овец поручили им, и они пригнали их с собой.

Большинство жителей Шахризура погибло от сильной жары, немногие полуживыми спаслись от свирепствовавшего зноя. Он (Кого имеет в виду автор, остается неясным) тоже, претерпев множество бедствий, погиб. О прибытии тех двухсот /74а/ семейств из племени джаф с многочисленными стадами и [отарами] овец прослышал Лутф ‘Али-хан. Он поручил отцу автора [этих] строк — Мухаммад-беку, сыну Манучихр-бека наиба, все те семейства переселить и вместе со стадами, [отарами] овец и добром, какое у них было, доставить к окраинам [города] Сенендеджа. Лутф ‘Али-хан пожаловал все семейства [своим] вельможам и сановникам — по двадцать семейств каждому. Двадцать пять семейств из того числа он препоручил и пожаловал отцу автора [этих] строк, которому это дело было доверено. И некоторые [из них] с того времени живы до сих пор.

Осенью того года Ага Мухаммад-хан назначил сардаром [для усмирения] Хузистана сына [Лутф ‘Али-хана] Хасан ‘Али-хана, что находился в Тегеране как заложник. Тот взял с Собой войско и ополчение Курдистана тоже, вознес знамя могущества и пошел на Хузистан. Он, подобно отцу, тоже навел в той стране порядок, /74б/ и ему самому, и его людям достались несметные богатства (Букв. «имущество») деньгами и натурой.

Упорядочив дела и выполнив поручение, он возвратился с податями за несколько лет и многочисленными достойными подарками, привез с собой их правителей, предводителей и шейхов, благородных и вельмож и доставил к шахскому порогу.

В 1209/1794-95 г. Лутф ‘Али-хан отбыл из мирской обители и прошествовал во дворец души. Все богатства и имущество, каковыми он владел во множестве, [Лутф ‘Али-хан] оставил, ничего с собой не унес из [этого] мира лицемерия, кроме четырех аршин холста.

Стихи

Правление Хасан ‘Али-хана б. Лутф ‘Али-хана

/75а/ В те времена, когда его отец был принят под сень божественной милости, Хасан ‘Али-хан находился на службе у Ага Мухаммад-хана. После того как известие о смерти Лутф ‘Али-хана дошло до попечителей державы и они доложили [о том] шаху, тот немедленно вызвал Хасан ‘Али-хана. Первым делом он выразил соболезнование по случаю [смерти] отца, затем поздравил с [назначением] на пост правителя вилайета. На другой день [ему пожаловали] почетный халат валия и на его имя издали грамоту, украсив грудь и плечи его просьбы халатом шахского [благоволения]. [Хасан ‘Али-хану] было дозволено покинуть государя, он направился в вилайет Курдистана и прибыл в Сенендедж.

Поскольку Хасан ‘Али-хан попал во дворец величия и власти после пребывания в тайнике незаметности и в углу потаенности и затворничества и прошествовал на трон владычества и во дворец управления из угла уединения, он узрел свой удел лишь в одном звании [правителя]. И хотя по [своей] храбрости он был близнецом Афрасиаба Турка, а по отваге — вторым Рустамом, скакал на коне, подобно молнии и ветру, при [своем] мужестве мог поразить [саму] смерть, однако совершенным разумом [Хасан ‘Али-хан] наделен не был.

/75б/ Будучи человеком невзыскательным и благочестивым, очищенным [от мирской скверны] и набожным, религиозным и добросердечным, благороднорожденным и добронравным и [обладая] похвальными качествами, [Хасан ‘Али-хан] никогда не допускал в разговоре пустословия, не порицал никого за множество предательств и нерадение. А потому эмиры и знать без разрешения и дозволения того властителя могли самовольно вмешиваться в дела [управления] вилайетом. [Хасан ‘Али-хан] денно и нощно был занят поклонением богу. Он страстно любил езду верхом, прогулки, охоту и ловлю птиц. Распутывание важных дел он препоручил полновластной, деснице Мухаммад Рашид-бека, а сам занимался делами вилайета меньше [всего].

В 1211/1796-97 г. Хасан ‘Али-хан с немногочисленным отрядом Курдистана отправился в поход на Грузию при стремени Ага Мухаммад-хана. Преодолев стоянки и переходы, они достигли [районов, которыми] начинался Азербайджан. Ко двору шаха прибыл с группой благородных и вельмож Субхан-Вирди-хан, желая [добиться] смещения Хасан ‘Али-хана, /76а/ так что в Шушу они вступили все вместе при стремени Ага Мухаммад-хана.

Хасан ‘Али-хан с отрядом, что при нем был, вставил ногу в стремя с намерением бежать и выехал из крепости. С башни и стен стреляли из ружей, [и] Хасан ‘Али-хан был ранен в ногу (Букв. «в ногу попала пуля»). После нескольких схваток, раненый, он с трудом выбрался из крепости и отправился в путь. И на какой стоянке [Хасан ‘Али-хан] ни появлялся, к кому ни обращался за хлебом и водой, ему отвечали ружейными выстрелами (Букв. «голосом ружей»).

Пока они были в пути, /76б/ всякий, у кого был какой-либо отряд и стрелки, устремлялся в поход и преграждал им дорогу, отвечая на их [вопросы] ружейными выстрелами. С тысячей слабостей и недомоганий, сильно [страдая] от голода, претерпев многие трудности и бесчисленные тяготы, они добрались до вилайета. Субхан-Вирди-хан и другие господа прибыли в Сенендедж за несколько дней до Хасан ‘Али-хана. Когда приехал Хасан ‘Али-хан, они предпочли бежать и обратились за помощью к ‘Абдаррахман-паше. Тот, со своей стороны, направил им в помощь отряд со своим братом, и они подошли к Сенендеджу.

Хасан ‘Али-хан выехал с группой вельмож и благородных и, миновав два-три перегона, подошел к Махидашту. Валий Багдада решил оказать Хасан ‘Али-хану помощь и содействие и отозвал ‘Абдаррахман-пашу. Те возвратились, не достигнув желаемого. Аманаллах-хан оттуда же выехал в Тегеран.

Хасан ‘Али-хан возвратился в резиденцию правителя и прибыл в Сенендедж. [Вначале] он помирился с Субхан-Вирди-ханом и знатью, [а затем] повел с ними войну.

Звания мустауфи шахского дивана в это время был удостоен Мирза Ахмад. Он им помог, и они изъяснили шаху [свою] жалобу. Они заявили государю, что Хасан ‘Али-хана [следует] сместить, поскольку он увеличил мал-и диван /77б/ и допустил излишества [при сборе] подношений.

Поскольку в делах Хорасана в те времена был непорядок и Фатх ‘Али-шах с кызылбашскими войсками направился в те пределы, все знатные [курдистанцы], хотя они страшились Хасан ‘Али-хана и [находились в положении] безвыходном, отправились при шахском стремени в Хорасан. Они побывали в Мешхеде и навели там порядок, а [затем] все волей-неволей в [составе] шахской армии прибыли в Тегеран.

Аманаллах-хан в то время находился в Азербайджане. Фатх ‘Али-шах изволил призвать его к себе и, когда он приехал, сместил Хасан ‘Али-хана. Поскольку из Бани Ардаланов, кроме Аманаллах-хана, не было никого достойного и подходящего для дел правления, [Фатх ‘Али-шах] одарил Аманаллах-хана почетным халатом правителя, а Хасан ‘Али-хана заточил в фарраш-хане (Помещение для воинов из охраны государевых покоев). Мухаммад Рахим-бека с Назар ‘Али-беком тоже схватили и посадили бок о бок с Хасан ‘Али, грудь и плечи Фатх ‘Али-бека украсили почетным халатом /78а/ вакила.

В 1214/1799-800 г. Аманаллах-хан, сын Хусрав-хана, получил почетный халат правителя, украсивший грудь и плечи его обстоятельств. Лучи его благосклонности озарили положение великих и малых в Курдистане. [Был Аманаллах-хан] эмиром мудрым и щедрым, повелителем сведущим и образованным, украшенным познаниями, совершенством и талантами и наделенным [лишь] подобиями несовершенств (?); ханом, лишенным недостатков, пороков и недостойных деяний. В красноречии он не имел [себе] равных, в риторике— [себе] подобных. По прозорливости он [был] Платоном [своего] времени, разумом и познаниями — единственным [своей] эпохи. Днем и ночью он занимался делами власти и был в высшей степени проницателен и остроумен. Он неизменно занимался своим делом, ни единой своей минуты не тратил впустую.

Когда он добился полной независимости правления, в 1216/ 1801-02 г. Хасан ‘Али-хан /79а/ бежал из Тегерана и [укрылся] среди племени билбасов. [Вскоре он] с целым отрядом подошел к Сенендеджу [и остановился] в шести фарсахах [от города].

Аманаллах выступил для устранения его смуты. Хасан ‘Али-хан не нашел в себе сил оказать [ему] сопротивление, выпустил из рук поводья и направился к билбасам. За короткое время к нему присоединились несколько человек из жителей Курдистана, они возродили в нем надежду [на власть]. Он подготовился и направился в Курдистан во второй раз.

Когда[Хасан ‘Али-хан] подошел к Маривану, его нагнал Аманаллах-хан с небольшим отрядом. Противники встретились на берегу Мариванского озера. От ударов мечей и копий, от выстрелов смертоносных ружей до небес донеслись вопли и стенания [сражающихся]. От пыли, [поднятой] копытами коней, земная поверхность погрузилась во мрак, и глаза звезд ослепли от молний, [высекаемых] мечами конников.

После боя и сражения [Аманаллах-хан] одних низверг во прах смерти, других отправил в страну небытия. Некоторые настолько погрузились /79б/ в смертоносную пучину, что до берега спасения от них не дошло ни крупинки (Букв. «ни кусочка от их крупинок»). Многие юноши [пали] бездыханными. Хасан ‘Али-хан тоже был ранен. Его захватили [в плен] и дот ставили к хану. Через некоторое время его отправили ко двору государя, и в Тегеране он препоручил [свою] душу творцу. Говорят, его умертвили и поселили в последнем обиталище [насильственно] ⁹⁰.

По прибытии в [свою] столицу Аманаллах-хан начал восстанавливать старинные дворцы и перестроил их лучше прежнего. Те, что были построены давно, он перестроил заново и занялся возведением новых дворцов.

В делах власти и правления [Аманаллах-хан] добился независимости и посвятил [свой] досуг земледелию и [изысканию] прибылей и доходов. Воистину, по всем качествам он был единственным на [все] миры, а величайшей мудростью и познаниями [возвышался над] миром, [как] купол. Четыре-пять часов в сутки он любил отдохнуть и поспать, остальное [время] беспрерывно занимался делами вилайета, мерами для соблюдения [законности], ассигновками (В тексте: хаваледжат. См. примеч. 84) и налогами (В тексте: мал-и диван), доходами и расходами, поступлениями от имений /80б/ и затратами на свои [нужды]. Свободного времени у него не было.

В 1219/1804-05 г. ‘Абдаррахман-паша Бабан был смещен с правления и прибег к покровительству двора Фатх ‘Али-шаха. По приказанию шаха он некоторое время находился в Сонкоре, пока Аманаллах-хан не был назначен сардаром. Согласно указанию государя он взял ‘Абдаррахман-пашу с собой, чтобы поставить его в Бабане на правление.

С той (Имеется в виду османская Турция) стороны правитель Багдада ‘Али-паша [назначил] во главе войска Сулайман-пашу кахйа, и тот прибыл на помощь бабанцам с многочисленным сборищем из ‘аширатов и арабов, грузин и румийцев, местных, чужеземцев и глав племен, с несколькими уважаемыми сановниками — [всего] более тридцати тысяч человек. Все вместе они превзошли [противника численностью].

Когда ряды были построены, рука [ухватилась] за копье и зажала рукоять кинжала. Забили в литавры, призывая к сражению, подняли знамя божественного речения: «…помощь божия, близкая победа…» (Коран, LXI, 13). От блеска мечей и копий, искр от смертоносных ружейных выстрелов, от сверкающих кинжалов наступил день, «в который небо произведет ясно видимый дым» (Там же, XLIV, 9) От грохота дубин и тяжелых палиц, от воплей и криков конников, от рева литавр, от рыкания прославленных молодцов показался день Страшного суда и как будто началось землетрясение. Явилось диковинное: от столкновения противников ушли в области небытия, [спешились] с коня существования мужи, повергавшие льва; от натиска с обеих сторон могучие витязи, [что могли] сразиться с Афрасиабом, утонули в море смерти, пока /81б/ ветерок победы не подул на шелк победоносных знамен Аманаллах-хана.

Войска Рума и ополчения той страны были полностью разбиты. Одни попали в плен, многие [были] убиты. В числе пленников был предводитель [румского] войска Кахйа-паша и несколько уважаемых людей. [Аманаллах-хан] тотчас направил их ко двору Фатх ‘Али-[шаха], ‘Абдаррахман-пашу поставил [управлять] Бабаном, а [сам] выехал оттуда в Курдистан и озарил светом [своей] милости крыши и двери вилайета.

Кахйа-пашу по его прибытии пред государевы очи [шах] изволил возвысить и вознести подобающими милостями, а [затем] отпустил и отправил в Багдад. Немного времени спустя [Кахйа-паша] был назначен на должность везира Багдада или валием обители мира.

В 1222/1807-08 г. Хан Ахмад-хан, сын Риза-Кули-хана, Мухаммад-Кули-хан, Мухаммад Рахим-бек вакил и Назар ‘Али-бек ‘ сговорились еще с несколькими вельможами и знатными /82а/ и [решили] придумать способ и неожиданно убить валия. Валию стало известно про этот замысел (Букв. «о случившемся»). Первым он наказал Хан Ахмад-хана. Его обидели пощечинами, оплеухами и насмешками — [так] он [его] изволил наказать и проучить. Раны, [нанесенные] языком, больнее, чем от ножен [кинжала].

[Стихи]

[Стихи]

Царевич Мухаммад ‘Али-хан ⁹¹ с отрядами Керманшаха и Аманаллах-хан валий с войсками Курдистана пошли на ‘Абдаррахман-пашу. По прибытии их в те области ‘Абдаррахман-паша предпочел бежать, и правителем там утвердился Халид-паша ⁹². Некоторое время спустя ‘Абдаррахман-паша обратил Халид-пашу в бегство и прогнал, а с царевичем Мухаммад ‘Али-мирзой завязал [отношения] единодушия, искренней дружбы и расположения и преградил путь вражде.

Правитель Багдада ‘Абдаллах-паша с многочисленным войском и большой армией пошел на ‘Абдаррахман-пашу. Тот тоже поспешил на битву и сражение, [но] после нескольких столкновений был разбит, покинул Бабан, обратив чело надежды ко двору Мухаммад ‘Али-мирзы.

Снова царевич с войсками Керманшахана и валий /83а/ с ополчением Курдистана поддержали ‘Абдаррахман-пашу и начали набеги, нападения и грабежи. От Зохаба до [предместий] в шести фарсахах от Багдада [все] предали они огню разбоя и разорения и разожгли пламя бедствия [и] грабежа. X алид-пашу они прогнали, а ‘Абдаррахман-пашу снова поставили правителем курманджей.

В 1234/1818-19 г. его (Аманаллах-хана) сын Мухаммад Хасан-хан отрекся от отца ⁹³, сначала уехал в Керманшахан, оттуда направился в гярмсирные [области] и до весны жил среди [одного] курдистанского племени. Валий выступил с намерением (Букв. «по причине») племя привести, а его прогнать. [Аманаллах-хан] прибыл в Ханекин, Мухаммад Хасан-хана оставил, а племя взял с собою и доставил в Шадиабад. Тогда Мухаммад Хасан-хан и сборище, что при нем было, принялись своевольничать и выстроили [свои] ряды перед армией валия. Валий со своими отрядами тоже пошел на [Мухаммад Хасан-хана].

Дело кончилось битвой и сражением. С обеих сторон начались боевые действия. В той битве, исполненной страсти и злобы, погибли славные юноши и благородные витязи, в обитель небытия попало много отважных мужей и храбрецов поля брани. Много героев умерло на той широкой равнине от ударов меча, раненных стрелой и копьем, сраженных смертоносным ружьем ⁹⁴. Мухаммад Хасан-хан тоже в той /84а/ схватке был смертельно ранен и захвачен в плен. Воинство его предпочло бежать и остановилось в Керманшахане. Мухаммад Садик-хан ⁹⁵ был тоже ранен, [но] исцелился, а Мухаммад Хасан вручил душу ангелу смерти, ответствовал на призыв господа: «Я готов!».

Словом, в 1236/1820-21 г. ⁹⁷ был убит (В тексте: ***. Читаем по тегеранскому изданию хроники: Лубб-и таварих, с. 92) ‘Абдаллах-паша валий. Правителем обители мира [Багдада] стал Давуд-паша и получил поддержку Мухаммад ‘Али-мирзы. ‘Абдаррахман-паша переселился в потусторонний мир, [и] Мухаммад ‘Али-мирза назначил Махмуд-пашу ⁹⁸, /85а/ его сына, правителем Бабана. Махмудпа[ша] помирился с везиром Багдада Давуд-пашой, и тот послал ему на помощь кахйю с большим отрядом. Выступили — Мухаммад ‘Али-мирза от Авромана и валий из-под Маривана, чтобы истребить и искоренить турок и бабанцев.

При встрече [противники], стреляя из громоподобных пушек, раскрасили поле брани кровью храбрецов. Кахйа и турецкие войска предпочли отступить. Махмуд-паша бежал в другом направлении. [Правителем Бабана] соответственно [был] назначен ‘Абдаллах-паша. Кахйа приехал в Керкук, [но] затем возвратился [в Иран] и, опасаясь везира Багдада, обратился за покровительством к Мухаммад ‘Али-мирзе. [Мухаммад ‘Али-мирза] выступил оттуда с намерением покорить Багдад, подошел [к городу и остановился] в шести фарсахах. Поскольку смерть ухватилась за подол его жизни и солнце его существования закатилось, [Мухаммад ‘Али-мирза] там заболел, повернул назад и в дороге умер. В 1236/1820-21 г. его сын Мухаммад Хусайн-мирза ⁹⁹ заступил в Керманшахане /85б/ его место.

Некоторое время спустя Махмуд-паша обратил ‘Абдаллах-пашу в бегство и сам стал правителем в Бабане. Или и хашамы Шахризура каждый год летом появляются в вилайете Курдистана под предлогом, [что здесь их] летние кочевья, причиняют народу вред и приносят убытки. Сам он стал правителем в Бабане (Фраза дана повторно).

/86а/ До сулейманийской границы [все] было разграблено и опустошено. Там, в лагере [валия], началась холера, и он был вынужден повернуть назад.

[Даже] краткое описание событий времени Аманаллах-хана [занимает] много места, изъяснение их безгранично и бесконечно. Если рассказывать о них подробно, нужно написать большую обстоятельную книгу. На этих страницах всюду выдержано единообразие. [Коня нашего] пера [мы] погнали вскачь на поле брани краткости и положили в основу этой книжицы (Букв. «записной книги») лаконичность [повествования]. Если о некоторых из его высоких начинаний и зашла речь, то это явно не будет неуместным, поскольку к возведению дворцов и садов он питал безграничную страсть и заложил основы многим [начинаниям].

Кроме других садов и дворцов он закончил [строительство] Чар-бага и [еще] одного дворца, описать которые /87а/ невозможно. Чинары и кипарисы там — как прекрасный стан красавиц; базилики и гиацинты — как кудри возлюбленных; нарциссы и жасмин напоминают глаза прелестниц; [печальная, как] Маджнун, ива — косу благоухающих амброй волос; красная роза — лик милой; яблоки своими [округлыми] формами подобны мускусному локону; фиалки на берегу ручейков [напоминают] очертания сладостных губ; персики [нежны], как [кожа] под подбородком; цвет вишен — как лал уст возлюбленной; гранаты — как грудь луноликой; зрелая айва — как благоухающий амброй первый пушок на лице юноши; чистая вода — как завиток луноликих чаровниц; рыба в здешних прудах — как [нежная] ручка подобных гуриям возлюбленных; абрикосы — как ланиты влюбленных; окраска тюльпана — как переливы угасающей мелодии; зелень на берегу ручейков там подобна первому пушку, пробивающемуся [на лице] юноши из Китая и Хата; бутоны роз там — как стыдливая невеста, смущающаяся и покрасневшая; виноград на [растущих] там лозах — как /87б/ чистая искренняя слеза; просторы необъятны, как сердце справедливого мужа. [Дерево] назун там напоминает чалму благороднорожденного сеида, потомка имама Мусы (Седьмого шиитского имама), цветы груши — тюрбан шиитского муджтахида из рода халифа ‘Али. Ива там в отличие от других деревьев, подобно Маджнуну, отвернулась к горам и пустыне; [придорожная трава] джидда осталась на своем месте, как Лайла. Свисающие [ветви] сосен там напоминают локоны невесты; плетень из терновника, окружающий [сад] с четырех сторон, похож на зонтик павлин[ьего] хвоста. Стройный миндаль пленяет, [как] глаза любимых; фисташки источают сладость, как улыбка сахарных уст. Орехи там как уста красавиц; цветы фруктовых деревьев, похожие на хранимые в тайне жемчужины, сыплются жемчугом на землю. Ветви деревьев там свисают, как распущенные волосы гурий, ниспадающие с гребня; водоемы и ручейки, подобно чашам, всегда наполнены через край,— их описание потребовало бы более пространного [рассказа] ¹⁰².

Стихи

Светило счастья того закатилось, а звезда вознесения этого стала восходить, пока об [этих] событиях не стало известно при высоком шахском дворе и у благородного порога государя. [Хусрав-хану направили] почетный халат /88б/ валия, и на его имя была издана грамота на правление.

Рассказ о его высочестве гордости валиев Хусрав-хане б. Аманаллах-хане

Поскольку грамота на правление была составлена и издана на славное имя Хусрав-хана — светила небес счастья и солнца небосвода полновластия, жемчужины моря отваги и превосходства, звезды из созвездия славы и владычества, розы из сада величия и великолепия, луны небес почета и удачи, драгоценного камня из раковины благородства, рубина из ларца именитости, воплощения господнего промысла и бесконечного благоденствия,— ему посчастливилось вместо отца [занять] престол вилайета ¹⁰³.

В 1243/1827-28 г. в Курдистане начался голод, да такой, что люди вспомнили «год Йусуфа». Благородные и чернь совершенно пали духом и все отчаялись в жизни. Огонь дороговизны и недоброжелательности возгорелся и воспылал так, что сердца великих и малых сгорели в очаге груди, жаждая хлеба, а души от сильного голода лишились сил. Люди готовы были есть мертвечину, но и ее не было.

Сердце в очаге груди от сильного голода [стало] кебабом, душа пришла в смятение, утратив силы и не получая пропитания. От страшной слабости и голода у детей глаза были полны слез. Все направились в горы и стали грызть кору деревьев. /89б/ Одни настроились умирать, другие ответили смерти [тем, что стали] есть траву. Потух очаг, [где варили] мясо, погас огонь, [у которого собиралась] семья. От хлеба осталось одно название, от пшеницы — лишь [воспоминание], как она выглядела.

Началось волнение, как в день Страшного суда, поднялась величайшая смута. Люди совсем отчаялись в своей жизни — вот-вот все разбредутся. До того дошло, что хлеб стал равноценен воде жизни, а зернышко пшеницы — драгоценнее души. Благородный и простолюдин (В тексте: «низкий») отдавали за хлеб душу, старец и юноша приготовились умереть от голода.

Валий раскрыл двери амбаров и распахнул врата щедрот и благодеяний, каждому сообразно [занимаемому] положению дал пшеницы, разделил [хлеб] между благородными и простонародьем по числу членов семьи. Он как будто создал мир заново [и] возродил весь Курдистан, всем дал средства существования и спас население вилайета от смерти. В мире раздался глас: «… спасли их от жестокой казни» (Коран, XI, 61), счастливое утро /90а/ показалось после вечера скорби, из-за белого облака смерти воссиял свет благополучия.

Хотя с тем победоносным в это время случалось многое, он ходил походами и вершил добро, обо всем подробно рассказывать долго, однако поход на Бабан [автор этих строк] кратко поясняет. Пояснение этих словес таково. Махмуд-паша был владетелем Бабана, а его брат Сулайман-паша с ним враждовал. Он собрал отряд и Махмуд-пашу прогнал.

Вверив себя господней милости, [Хусрав-хан] выступил из Сенендеджа со всей армией и войском, чтобы вернуть Бабан и [восстановить] в той земле справедливость.

[Хусрав-хан] развернул стяги знамен для покорения вилайета, вознес знамя победы и торжества для захвата крепостей турецкой державы [ и направился] после подобающих приготовлений и с неисчислимыми войсками, с царским шатром, диван-хане и обозами основными и подсобными, /90б/ с литавристами, [выступавшими] перед войском [и] занятыми игрой [на литаврах], с пушками и замбураками впереди, [из которых] стреляли. Рев металлических литавр, грохот, [поднятый] победоносной армией и войсками, исполненными гнева и жажды мщения, вызвали на земле смуту и беспокойство, а в небе смятение и шум. Удивленные небеса [воззрились] на него тысячей глаз, уста (Букв. «язык») друга и врага произносили: «Превосходно!»

Сам [Хусрав-хан], подобный Рустаму и Исфандийару, воссел на коня величаво, как Хусрав [Ануширван] и Джам, с войском курдов и персов и — стоянка за стоянкой — разбил победоносные, сопутствуемые торжеством, шатры в Шахризуре, возвестив миру о [своей] храбрости и отваге.

[Стихи]

В том же, т. е. 1246/1830-31, году [Хусрав-хан] снова назначил своего брата Мухаммад Садик-хана — прежде он был правителем Джаванруда, и [Хусрав-хан] его из подозрения сместил — правителем тех мест и изволил [туда] направить.

В самом конце года повсеместно начались заболевания чумой. [Чума] покорила весь мир и, где бы ни появлялась, отсылала в мир небытия половину [жителей и] более. И произошло также соединение двух зловещих светил. И хотя в Курдистане [положение] было лучше, чем во многих местах, однако в тот день, когда начались заболевания /92а/ чумой, каждый о своих делах сказал: «Мы во власти бога и к нему мы возвратимся!» (Коран, II, 151) — [и] стал готовиться к отбытию [в мир иной].

/92б/ Начались раздоры, каждый направился куда-нибудь, закрыв пред собой врата к спасению. Сбылись [слова]: «Воистину, что было — [все] от врагов». Дворец и хоромы валия, дома жителей опустели. Каждая группа людей направилась в какую-нибудь область, каждая семья поселилась где-нибудь в отдалении, каждый ушел куда-нибудь в ущелье или остановился в горах. Смолкли беседы, все больше [людей] заболевало чумой. Дороги были закрыты, и не стало никому ни покоя, ни отдыха. Лик солнца от бед тяжкого испытания помрачнел, ясный день стал чернее беспросветной ночи.

В то самое время, когда соединились два зловещих светила, с самого восхода до заката солнце было как во время затмения или как луна в темную ночь. За полчаса до заката солнце выходило, в мире появлялся свет, который снова сменялся мраком.

[Стихи]

Тем временем протянул десницу отваги из кармана мужества, /94а/ стал устраивать набеги на Махидашт, Шахризур и Арабистан и положил начало грабежу глава племени джафов Бахрамбек. Бешеного льва он считал лисой, могучего слона — мошкой и сокрушал пятерней храбрости. От страха перед ним прятался лев, от ужаса, [им внушенного], едва не умер от страха дракон. Себя он считал вторым Рустамом, а мир не ставил ни во что. Он не скрывал [своих] мятежных замыслов (Букв. «убрал с лика дел [всякие] покровы»), перед собой не видел никого. Перестал он понимать свое положение, полагал, что все шипы в пустыне и в горах остры благодаря деснице его могущества, а меч Бахмана и Исфандийара разит благодаря его могучему удару; будто Сам-и Нариман [годится] ему [лишь] в ничтожнейшие ученики, а Афрасиаб Турк — в слуги его воспитанникам. Воинственного Карана, [сына Кавы], он не замечал, Тахамтана-героя за человека не считал.

[Полустишие]

[Хусрав-хан] простил ему все заблуждения, возвеличил его дорогими одеждами, вознес и отличил щедротами, прекрасными! как солнце, снова назначил главой племени джаф и [правителем] Джаванруда.

[Стихи]

С кипением [низверглись] ливни из весенних облаков, поверхность листьев на деревьях покрылась благоухающим жемчугом. Ювелиры — силы весны украсили склоны гор и долины яхонтами и рубинами разноцветных тюльпанов и маков, драгоценными камнями и блестящими жемчужинами капель из облаков [в месяце] нисане (Название пятого месяца сирийского календаря, соответствует апрелю) [уподобили] сады и лужайки картинам Мани и [легендарному красавцу] Аврангу. Хранитель сокровищ природы из топазов /96а/ и алмазов лепестков построил стройными рядами побеги и ветви деревьев. Мастер росписи [по эмали] со [всего] света собрал силу роста из изумруда и бирюзы зеленых букетов листьев, какие можно было [найти] на лужайке мира, в самых различных местах. Разноцветные розы украсили эмалью и драгоценными камнями поверхность земли, повисли на голове и груди цветника. Новогодний праздник был украшен тысячами красот и торжеств, от лучей божественного вспомоществования воссиял светильник счастья Хусрава и озарил положение дел в Курдистане.

В эти времена, когда [Хусрав-хан] явно и тайно стал любимцем ока победоносного государя, сиятельный благосклонный разум повелителя-странопокорителя укрепился в намерении, кроме короны и венца, диадемы и украшений, возложить на плечи некоторым честолюбивым царевичам знак отличия, как принято у европейских государей, дабы украсить пир и битву, [вызвать] ярость и свирепость в бою, /96б/ а величие, великолепие и отвагу приумножить превыше всякой меры.

Из них тем знаком изволили отметить и отличить от остальных братьев губернатора области Фарс, портов, берегов и прилегающих [округов] Хасан ‘Али-мирзу ¹⁰⁷ — единственный [в своем роде] перл из шкатулки владычества и блистающую звезду из созвездия славы, дабы пред самыми великими и ничтожными не оставался он в безвестности и потаенности; на коне, на прогулке и на охоте [его] замечал и находил великий и ничтожный без подсказки; чтобы турок и таджик узнавали и показывали перстом, и во время сражения он преследовал убегающих врагов, в шатре не скрывался.

[Что касается] того, кто следует третьим после [этих] двух и является единственным [для] любого ничтожного и превосходного, /97а/ [то], воистину, уста (Букв. «язык») мудрецов [всех] народов и язык красноречивого изъяснения курдов, турок, арабов и персов онемеют и [умолкнут], пораженные при перечислении и одного десятка из [многих] десятков его похвальных качеств, и серая с плавной поступью нога калама захромает и заблудится на ристалище красноречия при описании одной из тысячи его восхваляемых добродетелей.

[Это] эмир, каких коловратное небо [еще] не заполучало в плен, и герой, каких еще не лицезрел владыка четвертого небосвода [солнце] за все то время, что свет его озаряет четвертый климат. Око старого небосвода не видело такого мудрого и великодушного при [всей своей] зоркости, ухо вселенной не слышало о ему подобном, столь совершенном, справедливом и мудром при [всем своем] остром слухе. Владеет мечом и пером, в сражении и в бою это воинственный лев, в собраниях и среди пирующих по умению произносить сладостные речи и цветистые выражения, отмеченные красноречием, он единственный среди рода человеческого — несравненный, неповторимый и не имеющий в мире равных.

Стихи

На ордене — портрет государя [того] времени, [покрытый] эмалью, все остальное изволили украсить драгоценными камнями, [дабы] на пиру и в сражении [на него указывали] перстом, видели и примечали издалека и вблизи. Однако, хотя он [и служит] знаком отличия при их царской милости, это всего лишь предлог, чтобы отличить его (Хусрав-хана) среди царевичей. Разве нет у его высочества просвещенного правителя камней получше этого и таких великолепных, каких не найти у государей турецкого и европейских? Дело в том, что его отметили среди царевичей помимо родства, от великой любви и приязни послали этот знак отличия для его высочества гордости валиев. /98б/ Плечи [его] украсила слава, [украшением] груди [стали] власть и счастье, хотя, воистину, любая из его добродетелей является орденом, украшенным драгоценными камнями и почетным, а любое из его прекрасных качеств служит знаком украшения и отличия. Однако это великая милость, поскольку исходит она от его величества государя, способствует возвеличению великолепия и счастья, умножает доверие и упование, увеличивает отвагу, могущество и славу. Ангелы небесные, перебирая [от изумления вместо] четок крылья и пальцы (Букв. «руки»), при виде такого царственного величия раскрыли уста [для произнесения словес]: «Слава тебе: ты даешь власть тому, кому пожелаешь» — и, восхваляя вечного [господа], пред этой скрытой жемчужиной они укрепили (Букв. «положили») в светлом чистом разуме [изречение]: «Он вознесен над тем, что говорят они, на великую высоту» (Коран, XVII, 45), «а это со стороны бога есть великое блаженство» (Там же, XLVIII, 5).

Стихи

Связанный благоухающим амброй пером букет из базиликов и гиацинтов [букв] относительно достоинств (Букв. «качеств») его высочества благодетеля [нашего] Риза-Кули-хана, сына Хусрав-хана ¹⁰⁹

После траура по валию, который обрел покой в раю, о том, что произошло, доложили его величеству высокодостойному государю. /99б/ Посланцем ко двору государя направили Мирза Мухаммада, сына Амин ал-Айале, составили и препоручили Мирза Мухаммаду прошение, скрепленное печатью, [от имени] всех жителей Курдистана. Тот взял с собой [ и] многочисленные послания от их высочества Высокой Колыбели и Великого Покрывала, высокочтимой, высокоуважаемой принцессы [Валийе], доложил государеву двору и столпам державы о том, что произошло, и [получил] почетное одеяние валия и грамоту на правление на славное имя и достойное поименование жемчужины из ларца [того, кто] «не дает смешаться двум морям, готовым слиться между собою» (Коран, LV, 19), звезды [небесной] башни [изречения]: «Небеса возвысил он и поставил на них весы» (Там же, LV, 6), блистающего полумесяца небес величия и счастья, молодого побега из сада великолепия и славы, светильника царственного собрания и шахской семьи, светоча государева рода, утвержденного бесчисленными господними утверждениями, любимца семейства Завершающего (Эпитет пророка Мухаммада) — старшего сына Хусрав-хана — Риза-Кули-хана, которому в то время было десять лет. Он восшествовал на престол управления. Почетный халат везира и ведение дел в эмирате были препоручены государевым двором Мирза Фараджаллаху, дабы /100а/ он занялся разбором и рассмотрением нужд (В тексте: «дел») дальнего и ближнего и все важные вопросы разрешил наилучшим образом.

Так, … (Имя правителя в тексте пропущено), который был правителем Гярруса и афшаров и собрал из гяррус[цев], афшаров и других племен большое сборище, несметное и неисчислимое, возомнил себя Афрасиабом Турком и возгордился. Он начал завоевание Курдистана и вознес знамя отваги, героев Арделана посчитал несуществующими, выступил с многочисленным отрядом и вторгся в пределы Курдистана.

Когда это известие достигло благородного слуха Высокой Колыбели и [Великого] Покрывала — солнца, вскормленного под сенью шатра господней [милости], жемчужины из ларца государева семейства,— /100б/ величайшей царевны и храбрецов Курдистана, они повязались поясом решимости для усмирения той смуты и сели на коней отваги. Затрубили в трубы, забили в барабаны и литавры, возвестили о [своей] отваге на весь мир. … (В тексте лакуна) Они выступили в путь.

Поскольку какой-то отряд курдистанцев впереди… (В тексте лакуна) был и беспрестанно его беспокоил, гяррусцы и афшары, которых витязи Курдистана постоянно побивали и грабили их имущество и богатство, на этот раз сочли момент благоприятным для мести, не ведая о том, что львы поля битвы [лишь] уснули в курдистанских чащах.

Когда [противники] встретились, от вида храбрецов и криков сражающихся трепет запал в души гяррусцев, афшаров и царевны (?), а тела охватила дрожь. Заговорили они о мире, направили посланца и со всем позором и приниженностью просили извинения, раскаявшись и стыдясь содеянного. От [намерения] захватить вилайет /101а/ они отказались и тут же повернули назад. Высокочтимая царевна вместе с победоносными витязями возвратилась с победой и торжеством, остановилась в резиденции правителя и успокоила жителей вилайета.

В месяце раджабе / ноябре этого же [1834] года государь Ирана Фатх ‘Али-шах Каджар отбыл в Фарс, желая развлечься. По приезде в Исфахан его настиг быстроногий посланник смерти, [и] птица его души воспарила из клетки груди. Покинул он бренный мир, предпочел направиться в мир будущей жизни и прибыл во дворец вечности. О том, при каких обстоятельствах умер ‘Аббас-мирза Наиб ас-Салтане ¹¹⁰ и наследником престола стал Мухаммад-мирза ¹¹¹, [уже] написано пером изъяснения.

Тегеран и вознес знамя неустрашимости. /101б/ Его брат Бахрам-мирза ¹¹² выступил через Шахризур для завоевания Керманшахана. [Мухаммад-мирза] поручил Мирза Хидайаталлаху подготовить сотню конников из львов полей сражения и битвы, такого-то, сына такого-то, избрать [главой] новобранцев, дабы с подобающей организованностью и торжественностью они направились при шахском стремени в Тегеран, Эти обстоятельства способствовали упрочению счастливой звезды валия и умножению благополучия жителей Курдистана. [Затем] валию с жителями [Курдистана] приказали присоединиться к Бахрам-мирзе и завладеть Керманшаханом и Хузистаном.

Мухаммад-шах выступил оттуда, Мирза Хидайаталлаха отличил дорогими одеждами и отмеченными расположением милостями и отпустил. [Мирза Хидайаталлах] прибыл в вилайет и по приезде довел до сведения везира, что произошло. Тот без промедления с подобающей торжественностью и бесчисленным красочным снаряжением подготовил сотню людей, как-то: Наджаф-Кули-бека,

/102а/ сына Мухсин-хана; Мирза Фазлаллаха; Мирза Абу-л-Касима, сына везира; Мирза Мухаммада Джа’фара, сына Амин ал-Айале и Мухаммад-Кули-бека, сына Хаджжи Риза-Кули-бека ишикагаси-баши. Отряд из такого рода людей, в кольчугах и шлемах с султанами, [исполненных] торжественности, [со] снаряжением из золота и серебра и отборным оружием, в таком виде отправили к Мухаммад-мирзе.

Спешили, невзирая на холод и обилие снега, и присоединились к нему еще до прибытия в стольный город. Очи Мухаммад-мирзы и столпов державы они заставили воссиять доброй [лаской]. Следом за ними без промедления отправился в путь и Мирза Хидайаталлах Амин ал-Айале, он поехал в резиденцию шаха и умножил [свои] заслуги [перед] государем. Стопа [его] обрела мощь, а сан — превосходство.

Его высочество высокодостойный валий — молодой побег из сада великолепия и славы и сверкающий полумесяц в апогее величия и счастья — Риза-Кули-хан со своей стороны тоже вместе с несравненным везиром и другими храбрецами Курдистана

Когда об этом прослышал Мухаммад Хусайн-мирза, он незамедлительно оставил Керманшахан и волей-неволей отправился ко двору государя. Бахрам-мирза беспрепятственно, без сражений и [не встречая] сопротивления, вступил в Керманшахан. Валий, везир и храбрецы Курдистана возвратились оттуда назад и прибыли в свой вилайет. Мухаммад-мирза же с тем небольшим отрядом без боя и сражения прибыл в стольный город Тегеран.

Восхваляли и превозносили конников Курдистана без [всякой] меры, и, воистину, они того были достойны. Его высочество Каим-Макам ¹¹³ при всем честном народе высказался в таком духе: «Жители Ирана какие средства /103а/ и доходы имеют тратят на одежду для женщин либо оставляют про запас и зарывают в землю. Курдистанцы, напротив, [из того], что попадает им в руки, часть оставляют на приобретение боевого снаряжения и всего необходимого для битвы (Букв. «на приведение в порядок боевого снаряжения и на украшение себя всем необходимым для битвы»), все [остальное] тратят на золотое и серебряное убранство, чтобы украсить [им] голову и шею лошади, на кольчугу и шлем, снаряжение и оружие для сражения и боя, на мечи, стрелы и [предметы] роскоши». Словом, они показали себя с весьма хорошей [стороны].

И, воистину, это эмир ¹¹⁴, [рядом с] высокими помыслами и великодушием которого Му’ин и Хатам [годятся] ему [лишь] в покорнейшие слуги. В дарении и щедрости не имеет он себе подобных и равных. В ладони его щедрости [умещается] Оманское море, путь его усеян розами и кладами (Букв. «стопа [его] в розах и кладах»). Государи смущаются пред десницей его великодушия. До того дошло, что его великодушие почитают неумеренным, а его щедрость и его подарки принимают за расточительность. Так что три-четыре корура (Корур — полмиллиона), оставшихся ему от отца деньгами и натурой, он все за один год промотал. Какие прекрасные вещи у него (Т. е. у отца) были в кладах положены, [все] /103б/ это он пустил на ветер уничтожения. Чужеземцев он изволил осыпать бесчисленными подарками и благодеяниями, избрал для себя путь расточительности и мотовства.

Исполненный милосердия, он сразу прощает проступки; [наделенный] учтивостью, не произносит пустых слов, не сквернословит и не бранится. Он писал красивым почерком, сочинял безукоризненные [по красоте] стихи и был искусным музыкантом.

На нерадивую службу он не обращал внимания и не старался помышлять о мести. Каждый из братьев его предал, /104а/ с ним враждовал и не признавал его власть (В тексте: «не обращал внимания»). Он всех изволил простить, более того, приблизил к себе, озарил их положение лучами милости, сделал их своими сотрапезниками и собутыльниками [для вкушения] сладостных яств и виноградных напитков. Обожая игры и забавы, он меньше [всего] выходил за пределы [дворца], все время восседал [где-нибудь] в уединении и закрыл двери перед знатью и благородными, неизменно занятый … (В тексте лакуна) бокалами с благоуханными напитками, и постоянно жаждал вкушать пурпурные вина. На своих пирах близкими друзьями он [выбирал] людей, преданных удовольствиям жизни, а делами правления и власти не занимался. Будучи отмечен и вознесен родством с государем, он пользовался в делах правления полной независимостью. Что его сердце хотело, то он и делал, поступал так, как считал нужным.

Его отец (Букв. «хотя его отец») покончил с людьми в Курдистане, заменил их скотом и пресмыкающимися, и те, что существуют ныне, из их числа. Из благородных остались разве что немногие. /104б/ Как бы то ни было, он, [помимо] высокородной дочери шаха, всюду разыскивал луноликих дев и благоухающих амброй танцовщиц (В тексте: «артистов») и овладевал [ими]. Воров он достойно наказал, т. е. перевешал и отослал в страну небытия. Поскольку большинство [его] нукеров и воинства были из племен скотоводов, несмотря на такие меры, снова развелось много грабителей, разбойников на дорогах и воров. И любой из жителей вилайета, кто из-за несостоятельности и бедности или страшась дурных намерений и нечестности отправится куда-нибудь, сразу по возвращении в свой вилайет будет соответственно помилован и удостоится безграничных милостей.

Поскольку горы в тех местах крутые, сплошь покрыты лесом и [одного] метра ровной земли там не найти и нет, конникам и войску негде было ни погарцевать, ни пройти. И вот (В тексте: «однажды») [войска] прибыли в те районы и там остановились. Каждый день авроманцы стреляли из пронзительноголосых (Букв. «со звуком, [издаваемым] молнией») ружей, а храбрецы вместо щита подставляли [свою] грудь. С обеих сторон /105б/ разожгли огонь битвы и ухватились за колющее и разящее оружие, пока молодецкий пыл… (В тексте лакуна) не вскипел и богатыри не взревели.

Армия и войско вверились господней милости и прибегли к помощи семейства его святости. Завершающего (Эпитет пророка Мухаммада), положились на вспомоществование бога и испросили поддержку у чистых имамов, все при [полной] готовности, оружии и убранстве заткнули за пояс подол решимости и обратили чело отваги к горным вершинам. Племена авроманцев с неким сборищем из скотоводов-джафов, бросая сверху камни и стреляя из пронзительноголосых ружей, раскрасили кровью головы и грудь храбрецов. Снова [герои] подступили к ним, таким же образом подставив грудь вместо щита, бросились на их окопы и укрепления, напали на авроманцев и сцепились с ними в смертельной схватке.

Одних они порубили смертоносными мечами, посыпали им головы прахом унижения и презрения, много крови пролили на землю, смешали с прахом куски тел убитых; других /106а/ отправили в области небытия, а большинство из них схватили и привели [как пленников]. Их Хайдар Большой был убит, их эмиры — унижены. Лишь немногие обрели спасение из той гибельной пучины. Каждый поспешил где-нибудь [укрыться], унести благополучно душу. [Затем] они снова обратили с надеждой чело к валию, снискали подобающее помилование и безграничное благоволение. Ныне Мухаммад-султан Аврами, который всех превзошел доброй славой, находится при его милости [правителе].

[Аманаллах-бек] остановился, как тигр, что вот-вот кинется на оленя, или леопард, [готовый] растерзать быка. Небеса восславили его на сотне тысяч языков. Вслед за этим он показал чудеса храбрости и какое-то число [врагов] отослал в долину небытия ударом острого меча и кровожадного кинжала. Лишь немногие избежали его меча и [спаслись] бегством. [Мы] не извратим предание, [если скажем, что] Кай-Хусрав поднял бы шум в его присутствии, а в сражении с Рустамом и Исфандийаром он был бы подобен Залу.

Как бы то ни было, его высочество валий некоторое время занимался делами правления вполне безупречно, а когда узрел, что в поступках своих он независим, совсем перестал управлять и принялся за забавы и развлечения. Он занимался одними детскими играми и гонял коня своеволия по [засеянной] хлебом ниве. Делами ведал Мирза Фараджаллах везир. /107а/ Он занимался уплатой податей в шахский диван и разрешал все вопросы. Высочайших и ничтожнейших он ублажал сладостными речами и отсылал по домам.

Большую часть времени днем и ночью валий проводил на женской половине и временами изволил жаловать в сад Хусравабад. Таким образом, два-три месяца он находился в том саду и закрывал двери перед знатными и вельможами. Большею частью он занимался стрельбой и играл с детьми, а раз в несколько дней садился на коня и тридцать-сорок дней подряд жил в этих окрестных деревнях. В два-три месяца раз он изволил прибывать в город, снова [останавливался] в уединенном месте за пределами [дворца ?] или в саду Хусравабад, вкушал из кубков [благоухающие] рейханом вина и пурпурные опьяняющие напитки и приятно проводил время.

И когда трое человек из племен мухаммед-рашид-бек были казнены, а остальные предпочли бежать и обратились ко двору государя с жалобой, ответа по [интересующему их] вопросу они не услышали. Они оставили вилайет и по приказу государя направились в Шираз. И, воистину, когда [эти] прекрасные юноши и красавцы учтивые и благовоспитанные, приветливые и доброжелательные прибыли в Исфахан, царевич, который там управляет, изволил их при такой многочисленности призреть и всех наставить [на истинный путь]. Заботясь о них, он написал государю прошение, просил поддержать тех благородных. Его величество государь изволил его просьбу удовлетворить и поручил благородных курдистанцев ему. Тот их всех обласкал и одарил, расселил по, домам, назначил жалованье и /108а/ пропитание и послал в достаточном количестве корм для лошадей. Всем он [пожаловал] подарки и подобающие почетные одежды … Словом, он их направил [по истинному пути].

Конец книге с помощью вседарующего повелителя.