Уильям Сибрук Лондон / (шифр в библиотеке ИНИОН DS 207 2k)
(Нумерация страниц приведена согласно книге)
Глава 14
На горе дьяволопоклонников
Но я повторяю тебе, Эфендим, что сам видел это.
Рассказчиком был Наджар Тирек Бей — турецкий путешественник, в прошлом офицер кавалерии, — который был моим верным другом в Стамбуле, и встретив его снова в Алеппо, я был вне себя от радости.
Мы пили кофе в его маленьком саду после игры в биллиард. Он рассказывал мне вещи, которые, услышав от кого-либо другого, я бы отверг как фантазию.
Мы обсуждали езидов — таинственную секту, разбросанную по Востоку, которая наиболее сильна в северной Аравии1. Эту секту боятся и ненавидят как мусульмане, так и христиане, потому что они поклоняются Сатане.
Он рассказал мне, как три года назад он посетил священную крепость езидов в горах к северу от Багдада, на курдской границе близ Мосула — странный храм, построенный на каменных террасах, вытесанных из отвесных скал в горах. Ему не разрешили туда войти, но в храме, как он предполагал, находились большое медное изображение павлина и вход в подземные пещеры, где все еще проводились кровавые церемонии поклонения дьяволу. Он рассказал, как видел одну из семи удивительных башен или «Домов Могущества» — высокую
265
1Имеются в виду северные (курдские) районы нынешнего Ирака. Прим. С.А.
белую конусообразную структуру с яркими лучами, сверкающими из ее остроконечной вершины, венчающей сооружение. Здесь я прервал его, поскольку уже не раз раньше слышал об этих семи башнях и считал их абсолютным вымыслом, наподобие китайского подземного царства или пещер Синдбада. Рассказы, услышанные мною прежде, которые широко распространены на Востоке, можно свести к следующему:
Существовала протянувшаяся через Азию, от Северной Манчжурии через Тибет, западнее через Персию и заканчивавшаяся в Курдистане цепь семи башен, располагавшихся на горных вершинах. В каждой из этих башен постоянно сидел жрец Сатаны, контролировавший посредством тайных вибраций судьбы мира в интересах Зла.
И вот сейчас, здесь передо мной сидел человек, который хотя и не верил в эту чепуху, тем не менее спокойно рассказывал, что, вне зависимости от их тайной цели, башни, посвященные служению Сатане, действительно существовали и что одну из них он видел собственными глазами.
Затем он уверял меня, что, по его мнению, несмотря на то, что он шел, переодевшись курдским торговцем, я, в отличие от него, могу идти вполне открыто без серьезной опасности. Езиды, согласно его словам, настроены дружественно к англоговорящим, потому что когда англичане закрепились в Ираке, они положили конец убийствам и резне езидов, частенько случавшимся в период мусульманского правления. Их священный город, как он мне рассказал, назывался Шейх Ади. Ни одной дороги туда не ведет, но из Мосула до него можно добраться горными тропами на мулах.
Мы направились в его библиотеку и достали карту. Вместе с миссис Сибрук мы надеялись рано или поздно отправиться в Ирак, но сначала собирались вернуться в Дамаск и взять
266
там охраняемое автомобильное сопровождение британской компании «Наирн», которая занималась перевозкой пассажиров и наземной пустынной почты из бейрутского морского порта в Багдад. Однако Терек Бей рассказал, что ехать прямо из Алеппо в Мосул слишком рискованно. Но можно сэкономить время, если пересечь северную Аравию на арендованной машине, двигаясь вдоль долины Евфрата из Алеппо в Багдад, а уже из Багдада в Мосул путь был бы проще.
Той же ночью он проводил меня назад в «Бэрон-Хоутел», где мы с женой остановились. Мы позвали молодого человека по имени Джордж, который, будучи формально только главным портье, в действительности являлся наилучшим знатоком местности. Несмотря на позднее время, он нашел двух владельцев гаражей. Моя жена одобрила предполагаемое изменение плана. После споров и торговли один из владельцев гаражей наконец согласился дать нам машину и водителя за 20 золотых фунтов. Они сказали, что нам следовало бы проделать путь вниз по долине Евфрата в сторону Деир-эр-Зхора за три дня тяжелой езды. Оттуда в Анах, затем на юго-восток через пустыню в Багдад.
267
Была ночь среды. Мы решили взять день на подготовку и отправиться на рассвете в пятницу.
В обеденное время четверга, когда мы вернулись с покупок темных очков, пробковых шлемов и консервов, меня ждал мой друг Наджар Терек Бей.
Он нашел араба, который мог бы дать нам дальнейшие сведения о езидах и предложил этим же вечером сходить к нему для знакомства. Этот человек по имени Двали Фадан оказался торговцем хлопком, ранее жившим в Мосуле. Мы побеседовали с ним в его магазине недалеко от рынка. По началу он был красноречив, но когда мы начали подводить его ближе к делу, он признался, что в действительности никогда не был среди езидов. Свои знания он почерпнул от кузена, торговавшего с ними. Эта информация была красочно подана, но не достоверна.
Он сообщил, что езиды управляются царем по имени Мир Саид Бег, который убил своего отца, чтобы занять его место. Он также рассказал о придворном храме, в котором поклоняются черной змее, о кровавых жертвоприношениях, проводимых у основания белой башни. Поведал он и еще более фантастическую выдумку о езидском обычае каждую ночь приводить к высшему священнику молодую девственницу в тяжелом корсете, украшенном серебром и обернутом вокруг ее талии. Якобы ни один езид не возьмет девушку себе в невесты пока она не пройдет определенные отвратительные ритуалы.
Тогда я не верил, что в этой истории есть зерно правды. Но сегодня у меня есть тяжелый езидский свадебный пояс, настолько широкий, что «корсет» это более подходящее для него название, нежели пояс. Да и сами езиды, когда я достиг, наконец, Шейха Ади и до некоторой степени вошел к ним в доверие, признались мне, что «право первой ночи» существует как часть их закона, но они
268
сообщили, этот обычай не практикуется нынешним Миром.
Однако я слишком забегаю вперед. Мои записи, даже если они ведутся без претензии стать рассказом о путешествиях, должны содержать, по крайней мере в основных моментах, приключения, которые произошли с нами в долине Евфрата.
Наш отъезд из Алеппо и несколько первых часов пути не были богаты событиями. Мы пересекли пустынную равнину по дороге, которая была только недавно протоптана, проехали мимо деревень с домами подобными ульям, построенным из грязи, и сделанным в форме конусов, подъехали, преодолев пятьдесят миль или больше, к широкой и желтой реке, текущей между насыпями твердой высушенной на солнце глины.
Мы проследовали за южную насыпь вдоль твердых и ровных глиняных поверхностей, похожих на площадку скетинг-ринк. Наш шофер Дауд — сильный маленький человек под тридцать — казался совершенно благонадежным в своем промасленном хаки и черной кепке из бараньей кожи. Но позже я был огорчен, узнав, что он христианин и поэтому, вероятно, армянин, хотя он это энергично отрицал.
Было приятно ехать ранним утром, но к девяти часам жара и ослепительный свет стали невыносимы. К полудню, справа по течению реки, начали появляться глиняные утесы и песок, изредка увенчанные огромными развалинами. Вскоре они превратились в высокие ограды, которые то приближались к берегу реки на расстояние меньшее нескольких сотен шагов, то вновь удалялись на расстояние большее мили.
Через каждые два-три часа перед нами возникали старые турецкие крепости, часть которых была заброшена, а в других располагались небольшие группы арабских войск, помещенных туда французами.
В одной из них, где мы остановились для того, чтобы залить кипящий радиатор и пополнить водяные мешки, привязанные к нашим щитам от ветра, нас окружила примерно дюжина галдящих пустынных жандармов.
269
Они поинтересовались, где застрял остаток нашего сопровождения, и порекомендовали подождать, пока он нас не догонит. Они также удивились, увидев в машине женщину. Узнав, что мы путешествуем одни, жандармы пришли в замешательство.
Проверив наши паспорта, в которых стояли визы на проезд из французской Сирии в британский Ирак без определения маршрута, жандармы кивнули головами, словно их это не касалось, и позволили нам двигаться дальше.
Пока мы болтали Дауд начал что-то бормотать. На мой вопрос, в чем дело, он ответил, что нам ни в коем случае нельзя было ехать одним, что месяц назад все было бы нормально, но условия изменились и сейчас это малун (плохо).
Он начал опасно разгонять машину, и я попросил ехать медленнее. Он ответил, что впереди нас едет другая машина с французским офицером и шофером. Если бы мы смогли их догнать это было бы зайн (хорошо).
Сейчас, ранним вечером, огороженные утесы тянулись внутрь к реке, словно преграждая нам путь. Я предположил, что здесь нам следует найти переправу или мост. Однако вместо этого мы свернули направо в горный проход, проехав среди утесов. Теперь путь впервые стал похож на проложенную дорогу и я представляю как она строилась тысячи лет назад для колесниц.
Миновав утесы, мы въехали на возвышавшиеся «плохие земли». Свисающие белые отроги из известняка, которые нависали над нашей узкой дорогой, выдаваясь иногда из скалы. Солнце стало ниже и уже не находилось прямо над головой. Когда я снял очки и увидел сияние в полную силу, это было подобно прогулке через куски застывшей лавы и горячей золы в какой-то гигантской белой печи. Я был вынужден надеть свое покрывало. Моя жена завернулась
270
в одеяло и даже накрыла руки, чтобы защитить их от ожога. Через час, когда дорога обогнула утес, на другом повороте в сотне ярдов впереди, мы увидели двух арабов в кафиехах, обернутых вокруг их лиц и покрывающих лица до глаз. В руках они держали винтовки, приготовленные к бою, но сильнее всего сверкали их латунные пуговицы и знаки отличия на униформе. Они выглядели красиво. Некоторое время мы принимали их за бандитов. Они остановили нас, находясь в большом волнении. Мы поняли в чем дело когда подъехали к машине, в компании с которой так хотел ехать Дауд.
Своей остановкой мы перекрыли дорогу. Лобовое стекло машины разбилось от пуль; радиатор, разорванный на куски другими пулями, был пуст. Напротив колес в узкой тени лежало тело шофера, завернутого а аббу, над котором уже роились мухи. Офицер пропал. Его тело нашли пять дней спустя на дне соседнего глубокого ущелья. Тогда Ассошейтед Пресс посвятила этому событию параграф, а месяц спустя еще один параграф, рассказывавший как поймали убийц и казнили их в Дамаске.
Складывалась опасная ситуация, в особенности учитывая, что с нами находилась женщина. Моя жена была очень бледна и молчалива, а Дауд жалок от испуга. Не то чтобы я особо порицал его за это, скорее я сам чувствовал себя уставшим. Однако Дейр-эр-Зхор находился в двух часах езды и представлялся вполне досягаемым, если только будет разрешено продолжать движение. Арабские жандармы не только разрешили, но и посоветовали нам двигаться дальше. Почтовые отделения уже начали работу и вряд ли могло произойти второе преступление в тот же день в той же местности.
Но Дауд не согласился. Действительно,
271
на его загорелом, мокром от стекающего из-под черной кожаной кепки пота, рыжевато-коричневом лице выступил зеленый оттенок. Он хотел повернуть назад, провести ночь в одном из пустынных укреплений и на следующий день поехать назад в Алеппо. Он убеждал меня, что это было невероятно, что он бы поклялся, что это невероятно и что мои деньги будут мне возвращены.
Когда он понял, что я против, то заявил, что есть еще только один безопасный вариант — остаться там, где мы есть под защитой двух жандармов пока не приедет кто-либо, в чьей компании мы могли бы поехать в Дейр-эр-Зхор. Однако жандармы сказали, что до следующего дня, когда новости уже станут там известны и все будут заняты поиском бандитов, никакие войска не смогут двинуться в Дейр-эр-Зхор. Препирательствами и устрашениями я, наконец, заставил Дауда завести Форд и отправиться в путь. Разумеется, далее в пути ничего не случилось, за исключением нашего раздражения Даудом из-за постоянного риска перевернуться от его нервного вождения.
Солнце все еще стояло высоко. К вечеру показался Дейр-Эр-Зхор — большой, плоскокрыший пустынный город, построенный на обеих сторонах реки. Изолированная столица центральной части северной Аравии. Ее плоский облик скрашивался куполами, минаретами и высокими радиомачтами французской военной почты, которые были его единственной связью с внешним миром.
В жандармерии на границе города, нас встретил местный сержант в униформе цвета хаки, но без головного убора и босой. До них уже дошли новости, но он стал настойчиво выяснять, не знаем ли мы чего-нибудь еще. Он — воспитанный и дружелюбный — быстро говорил на французском и восклицал “le courage de madame”.
Мы остановились в местной хане, поскольку в Дейре не было отеля, приспособленного для европейских путешественников.
272
Форд был припаркован во дворе, а мы получили комнату на втором этаже. Комната походила на тюремную камеру — запертое на железный засов окно, каменные стены, пол, потолок. То как грубо Дауд поднимал наш багаж, смотрелось совершенно отвратительно. Шестнадцатилетний мальчик — голый за исключением тюрбана и истрепанной рубашки до колен — принес веник и большой глиняный горшок с водой. Он помыл и подмел пол. Затем принесли две железные кровати с двумя подозрительно серыми одеялами. Позднее на них положили два соломенных матраца, после чего зашили все в чистую ткань.
Я беспокоился по поводу того, разрешат ли нам завтра ехать дальше и потому, пока моя жена легла отдохнуть, позвонил французскому коменданту. Он сказал, что мы глупо рискуем, но, по его мнению, безопаснее ехать дальше в Багдад, нежели возвращаться в Алеппо. Сожалея, что не может поселить нас на ночь, он дал мне так необходимую четвертьгалонную бутылку воды «Перье» для миссис Сибрук и проводил меня в ближайший местный продуктовый магазин, где мы купили отличного холодного немецкого пива.
Чувствуя себя намного лучше, я прогулялся вниз по городу, чтобы посмотреть реку, сделал две-три фотографии как раз перед закатом и вернулся к жене, которая уже крепко спала.
Я испытывал раскаяние по поводу Дауда. Дело в том, что я обругал его всеми известными арабскими и еще некоторыми английскими словами. Думаю, он понял. Поэтому я послал за ним, чтобы пригласить его на обед. Обед включал в себя консервы из нашей корзины, большой котелок тушеной баранины из кухни, расположенной внизу, и пива, за которым он послал маленькую девочку с заплетенными косичками. Дауд принес низкий стол и мы сели на свои кровати.
Он обрадовался, что вернул к себе расположение и быстро
273
надоел нам киданием на пол костей, огуречных корок, банок из-под сардин и других вещей. Но он знал местные обычаи лучше меня, и когда мы закончили, вернулся мальчик с кувшином воды и метлой, вычистил дебрис, затем намочил пол и полностью все вымел. Мы ожидали, что нас будут беспокоить жуки. Но так как мы сильно устали армия жуков не смогла нас потревожить.
В Дейре река делала большую петлю в северном направлении и следующем утром, вместо того чтобы следовать за ней мы поехали напрямую. В результате этого разгар дня мы встретили в настоящей пустыне. Тяжелый гравий и глина были иногда ровными, а иногда настолько грубо испещренными оврагами и хребтами, что вынуждали нас ехать медленно.
От солнца кожаные сидения и металлические крепления верха машины были настолько горячими, что к ним было больно прикасаться. Ветер, подобный дыханию печи, дул с юга. Я был в штанах и рубашке с рукавами, но мне пришлось надеть свое пальто, поскольку я предпочитал быть высушенным, нежели поджаренным. Моя жена уже давно была вынуждена надеть тяжелое шерстяное пальто и перчатки, поскольку ее кожа под тонкой шелковой одеждой и в самом деле покрылась волдырями.
У нее было длинное покрывало, прикрепленное к шлему и обернутое вокруг ее головы и плечей. Его концы начали отрываться и развеваться на ветру. Она не могла найти достаточного количества булавок, чтобы закрепить его. Покрывало продолжало отрываться и хлестать нас обоих по лицам, толкая ее шлем сбоку. Вначале я не придавал этому значения, но вскоре разозлился и начал проклинать всех женщин. Мы резко возненавидели друг друга, и это было похуже убийц и бандитов.
Напротив моего плеча и сбоку машины что-то начало издавать короткий свистящий звук. Я подумал, что это мелкие камни, но они оказались кузнечиками. Вскоре мы уже ехали
274
сквозь тучи этих существ. Они бились о лобовое стекло и сбоку залетали внутрь. Те из них, которые не были оглушены ударом, ползали вокруг нас. Сражаясь с ними, мы забыли о своей ненависти. Они источали «табачный сок» подобно христианским кузнечикам, но роились подобно фараоновой чуме. Спустя короткое время они исчезли также внезапно, как и появились. Мы проехали, оставив их позади. Посмотрев друг на друга, мы с женой глуповато усмехнулись и завершили нашу ссору.
Ранним вечером мы снова подъехали к Евфрату. Повсюду были громадные руины. Реже встречались орошенные поля и признаки нынешней жизни. Наконец к пяти часам впереди, на большом изгибе реки, появилось нечто казавшееся огромной крепостью, расположенной на речной насыпи посреди обнесенных стеной парков и садов. Это был Анах с его рощами финиковых пальм.
Мы накрутили три мили среди обнесенных каменной стеной рощ и наконец прибыли в крепость, которая была построена в форме четырех квадратов вокруг огромного обнесенного колоннами двора. Крепость была населена примерно двадцатью местными отрядами. Здесь мы решили провести ночь.
275
На попечении гарнизона находился печальный молодой человек в длинной грязной ночной рубашке и красных тапочках со стоптанными каблуками, который встретил нас без энтузиазма. Он оказался выходцем из Дамаска, жившем ранее в Алжире и Марселе. Свое нынешнее положение он рассматривал как невыразимо печальное изгнание и его меланхолия была слишком глубока, чтобы быть развеянной парой случайных гостей, которые снова уедут на рассвете.
Но то место, которое явилось для него одиночеством и изгнанием, для нас в тот вечер было подобно маленькому раю, так как он поместил нас на широкой крыше с двумя длинными деревянными кушетками и чистыми соломенными матрацами. Слуга, который развел огонь в углу стены, принес жестяной котелок, согрел воду, чтобы мы смогли умыться и после всего, заварил чай. Он помог распаковать нашу корзину, принес свежие лепешки и встал, чтобы обслуживать нас во время обеда-пикника.
Была яркая луна и прохладный ветер. Около десяти часов мы легли на кушетки на крыше с яркой луной над головой. Мы медленно засыпали, когда слуга подошел на цыпочках к нашим вещам и наклонился над ними. Мне было интересно идет ли речь о мелком воровстве, но я тихо лежал и наблюдал. Он думал, что мы спим, но когда он взял две из наших ручных сумок и начал уходить с ними, я поднялся и спросил, что он делает. Он ответил: «скоро на крышу придут шакалы и дикие собаки, вам не стоит их опасаться, но они разорвут на куски ваш багаж в поисках еды». С помощью лестницы он закинул все наши вещи наверх двенадцатифутовой стены, сделав их недосягаемыми. Если дикие собаки и приходили, мы их не слышали.
Большая часть следующего дня прошла в длинной жаркой и монотонной езде по пустынному бездорожью, пока в середине
276
вечера мы не подъехали к насыпям железной дороги Берлин-Багдад, строительство которой было заброшено перед войной и в связи с позже построенной автодорогой, проходящей параллельно, вдоль которой мы затем поехали.
Я надеялся, что первыми видами Багдада будут известные золотые купола и минареты. Вместо этого был дым фабрики по производству мороженого, но как только мы подобрались ближе, появились купола и минареты — таинственные и великолепные среди пальм, освещаемые косыми лучами солнца и изобилующие чарами старого двора Харуна-ал-Рашида и рассказами «Тысячи и одной ночи».
Наше первое впечатление от Багдада усилилось романтическим обаянием пока мы двигались к южному мосту через полностью традиционный квартал на южном берегу Тигра. Мы двигались вдоль широкой аллеи, великолепно затененной пальмами, тянущимися по обеим сторонам кофейнями с сотнями тахт перед ними, на которых сидели и облокачивались толпы арабов в длинных, украшенных поясами халатах, некоторые
277
с бритыми и непокрытыми головами, другие в тюрбанах. Здесь, в старом Багдаде, могут бродить и чувствовать друг друга духи Синдбада и горбатого портного.
Но когда мы пересекли широкую мутную реку и свернули на новую улицу, которой англичане рассекли центр города, романтические мечты дали дорогу настоящему удивлению. Повсюду стояли грубо сооруженные здания с ложными двухэтажными фасадами, кричащие американские киноафиши, прошлогодние Чарли Чаплин и Мэй Мюррэй — татуированные английскими и французскими вывесками учреждения, стоянки с высокими оградами из досок и большие английские буквы в названиях товарных вагонов, повсюду ревущие автомобили, особенно форды. Это было похоже на новый западный нефтяной город в его наихудшем виде. И это все был Багдад! Конечно нет, но это было частью нашего первого впечатления.
Мы направились в отель Мауд, где нам дали удобный номер с балконом, выходящим на реку, и окном прямо над террасой отеля, на которой, одетые в белую форму официанты уже накрыли столы к обеду. Пока готовилась ванна, мы переоделись в пижамы и включили электрический вентилятор. Хорошо порассуждать о простой холодной воде как лучшем средстве утоления жажды, но мы предпочли две кварты пузырящегося «Аполинариса», обильно разбавленного голландским джином и лимонным соком. Это было лучше, чем чистая весенняя вода, которая есть всегда.
К тому времени, когда мы приняли ванну, наступили сумерки, терраса была освещена, а оркестр играл Ла Тоска. Мы надели вечерние костюмы и спустились к обеду. Обслуживание и еда были превосходны, почти такие же качественные как в Ритце.
Приятный воздух, подобный умеренно жаркой летней ночи в Нью-Йорке. Не было и намека на ту смертельную жару, от которой страдал Багдад в середине
278
дня. Мы пообедали, поспали и встали отдохнувшими.
На тот момент интерес для меня представлял не Багдад. Я был озабочен лишь тем, чтобы видеть миссис Сибрук хорошо устроенной, чтобы представить ее некоторым арабским семьям, которым мы писали письма — для нее это было более интересно, чем официальные английские круги — и чтобы добраться до Мосула и езидов.
Первая часть программы была наиболее полно определена поздним вечером того дня, когда после поездки в открытой карете через петляющий лабиринт крытых базаров и улиц в одном из старейших кварталов, мы подняли громадное железное кольцо на воротах Ховеджа Мирзы Якуба — перса по происхождению, но прожившего жизнь в Багдаде и одного из наиболее грамотных врачей в Ираке.
У нас имелось письмо от его сына, обучавшегося в турецкой медицинской школе в Константинополе, с которым у нас сложилась близкая дружба.
Как описать восточное гостеприимство, особенно когда кто-то приходит с рекомендацией от любимого сына, от которого не было свежих вестей?
Казалось, что доктор Якуб отсутствовал, но слуга в тюрбане, как только догадался, что наш приход каким-то образом связан с сыном хозяина, побежал с письмом и нашими картами к «эл ситт» («женщине»).
У нее не было не минуты, даже для того чтобы открыть письмо, потому что слуга, маша рукой, торопливо сбежал вниз по каменным ступеням во двор, где мы стояли в ожидании, и провел нас на верхнюю веранду. Стоявшая на веранде женщина буквально обняла нас.
Она была очень полной, материнской, закутанной в отличного качества белую кисею. Ее волосы свисали над плечами в виде двух толстых косичек. Золотые кольца на ногах, голые ступни в сандалиях на деревянной
279
подкладке. Два великолепных бриллианта в ушах. Но ее приятное, большое, сияющее радостью лицо превосходило эти украшения. Мы полюбили ее с первого взгляда. Она пожала нам руки.
«Вы друзья моего сына — ах, добро пожаловать». Она сделала выговор во дворе, после чего послала слугу сбегать за мужем и велеть ему поторопиться. И все время тысячи вопросов о сыне. Когда вы видели его в последний раз? Счастлив ли он? Хороший ли у него цвет лица? Хорошо ли идет учеба? Не болен ли он?
Моя жена уверяла ее, что сын цветет здоровьем, успевает в учебе и все с ним хорошо.
Хорошие новости так обрадовали милую пожилую женщину, что она обвила обе руки вокруг шеи моей жены и заплакала так, что слезы ручьями потекли по ее щекам.
Моя жена тут же заплакала вместе с ней. Они обнимались и всхлипывали, будто их сердца были разбиты. И это были две женщины, которые еще за пять минут до этого ничего не знали друг о друге. Сейчас же они рыдали в объятиях друг друга, потому что с сыном одной из них все было хорошо и он был счастлив. Женщины — загадочные существа, но я хорошо понимал, что в Багдаде о миссис Сибрук бережно позаботятся, отправлюсь ли я путешествовать на гору езидов или в горы на луну.
Мы сидели и разговаривали уже более спокойно, когда пришел доктор Якуб — человек большого обаяния и достоинства. Его приглашение внешне было менее эмоционально, но он тоже был очень рад нас видеть. Слуги готовили кофе на углях на нижней крыше во дворе.
Не хотите ли прямо сейчас остановиться и погостить у нас? Нет? Хорошо, но тогда вы должны часто приезжать к нам. Но
280
даже в первый визит мы не смогли уехать, не увезя с собой подарок ради их сына. Мы отказывались пока они обсуждали, что это должно быть. Они отвели нас в большую гостиную, стены которой были покрыты огромными персидскими тканями. На твердом глиняном полу стояла позолоченная мебель от Луиз-Сейц. Милая женщина тотчас же сорвала и начала связывать в узел одну из лучших портьер. Моя жена силой сдержала ее. Для того чтобы ее не обидеть, мы взяли маленький инкрустированный латунный поднос. Однако на следующий день ткань прислали нам в отель. Чета Якубов стала для моей жены вторыми отцом и матерью, когда несколькими днями позднее я оставил ее, чтобы отправиться в страну езидов.
Я рассчитывал, что некий Сулейман Пашати поможет мне во всех приготовлениях, необходимых для того, чтобы добраться до езидских гор. Я послал ему письмо и следующим утром он позвонил в отель. Когда он пришел я подумал, что это должно быть какая-то ошибка.
Мне его описывали как старшего сына одной из старейших и наиболее старомодных королевских семей коренного багдадского
281
рода. Я ожидал увидеть нечто вроде принца в гладком халате с украшенным драгоценными камнями кинжалом. В Аравии много таких, которые сохраняют старые традиции в одежде. Вместо этого он выглядел как преуспевающий молодой брокер с Уолл Стрит одетый в лучших традициях Пятой Авеню. Я узнал, что он приехал в шикарном небольшом родстере фирмы «Штуц». Он был вежлив и обаятелен. Его английский в целом был лучше моего. Он очень мало знал про езидов, но знал свой город и после небольшого раздумья дал умный и практичный совет.
«Вам не следует ехать в «Гертруда Белл», Вам совсем не следует ехать в «Британию». Они Вас либо остановят, либо пошлют с Вами кого-нибудь в форме, что также плохо. Это в районе Мосула -Ниневия. Раскопки. Я знаю человека, который мог бы Вам помочь».
Мы вышли и сели в его родстер, направились вверх по главной улице Багдада, завернули за угол и вошли в маленькую прачечную, которая с ее прилавками и нагроможденными помеченными узлами мало чем отличалась от прачечных в том другом, центральном Багдаде. Хозяин — пожилой человек в очках и рубашке с рукавами — оказался антикваром. Прачечная была его побочной работой. Он пригласил нас в заднюю комнату, где находился письменный стол-бюро на колесиках и небольшой железный сейф. Антиквар занимался ассирийскими барабанами и другими древностями, немного сотрудничал с крупными музеями мира. Перед моим уходом он показал письма из Университета Пенсильвании и Британской археологической ассоциации. Сам он много раз бывал в Мосуле в связи с раскопками Ниневии и знал, что если и можно кого-то найти, кто смог бы мне помочь, то это некий Мехмед Хамди, который также однажды привлекался в связи с раскопками Ниневии. Мехмед Хамди
282
несколько раз бывал среди езидов, исследовал их культ и написал об этом брошюру, как полагал антиквар, по-арабски.
К счастью, Мехмед Хамди легко нашелся на следующий день. Похожий на невзрачного уличного торговца, в красной феске и потертом сюртуке с острыми приятными глазами, он — настоящий кладезь знаний — как только узнал, что дело касается одного из его любимых вопросов, тут же исполнился желания быть полезным. Одним словом — добродушный, неряшливо одетый профессор.
Десятиминутный разговор убедил меня, что он знает о езидах больше, чем кто-либо еще, кого я уже встречал. Кроме того, он лично знал их главу — Саида Бега — и точно знал, как добраться из Мосула до Шейха-Ади. Мы понравились друг другу и менее чем через десять с небольшим минут он согласился сопровождать меня за очень скромное вознаграждение.
Для профессора он отлично справился с приготовлениями. Спустя несколько дней, после абсолютно спокойной поездки в вагоне третьего класса до конечного пункта в полудне езды к северу от Багдада, затем простых переездов на старом, арендованном по дешевке, Пежо до Мосула, мы обнаружили себя на спинах мулов. На мулах, с гидом впереди, мы двигались легкой поступью среди зеленых предгорий и веселых от цветов долин к более высоким и более суровым холмам, находящимся в тени курдских гор.
В течение предыдущих дней Мехмед Хамди делился теми фактами из своего богатого запаса знаний, которыми, по его мнению, я должен был располагать перед соприкосновением со странной сектой, которую мы собирались посетить. Он продолжил свой разговор, как только мы пересели на мулов. Разговор был скорее практический, нежели академический. По его словам, мне следовало знать, что езиды надежны и гостеприимны, но
283
существуют вещи, о которых всегда необходимо помнить находясь среди них, которые, если о них забыть, могут привести к серьезным проблемам.
Человек должен заботиться о том, чтобы никогда не произносить имя Шайтана. Должен избегать использовать любые слова или звуки, неважно на английском, французском или арабском, которые ошибочно могут быть приняты за это слово. Таковы, например, арабские слова хайтан (нить) и шайт (стрела).
Человеку не следует ни носить, ни показывать предметы одежды голубого цвета — ни голубого галстука, например, ни кольца с голубым камнем в нем. Голубой цвет запрещен и проклят у езидов. Как предполагают, потому что он имеет магические свойства, враждебные Сатане. Голубые амулеты и талисманы, особенно голубые бусы, широко распространены среди мусульман как защита от демонов и сглаза. Все дети и почти каждое домашнее животное в некоторых частях Аравии имеют ожерелье или ошейник с голубыми бусинами. Я даже видел женщину на базаре в Багдаде со связкой голубых бусин на ее швейной машинке фирмы «Зингер» для того, чтобы помешать демонам порвать или запутать нить. Поэтому голубой цвет и был проклят у езидов, которые поклоняются Главному Демону.
Третий запрет гласит, что человек должен следить за тем, чтобы никогда не плевать в огонь и не тушить ногой оброненную спичку. Любой огонь для них священен.
Так как, по общему мнению, езиды поклонялись Сатане, я спросил Мехмеда Хамди, почему запрещено произносить его имя.
Он ответил, что это запрещено в их писании Китаб ал Асвад (Черной книге), из которого сам он изучил копию частичного перевода, сделанного с курдского
284
на арабский более ста лет назад одним из их собственных священнослужителей в Синжаре. В Черной книге Сатана говорит:
Не произносите моего имени и не упоминайте моих свойств, чтобы не быть вам виновными, ведь у вас нет истинного знания об этом; но почитайте мой символ и мое изображение.
Основа езидской веры, как обрисовал мне Мехмед Хамди, состоит кратко в следующем:
Бог сотворил семь духов «подобно человеку, зажигающему одну лампу за другой» и первым из этих духов был Сатана, которого Бог сделал величайшим правителем Земли на десять тысяч лет. И так как Сатана был верховным правителем Земли те, кто жили на ней могли процветать только воздавая ему уважение и почести.
Мехмед Хамди сказал мне, что, поскольку истинное имя запрещено, они обращаются к Шайтану по имени Мелек Таос (Ангел Павлин) и почитают его в образе медной птицы. Я спросил Мехмеда, видел ли он когда-нибудь эту птицу и он ответил, что нет, и что он не знает ни одного неезида, кто бы когда-либо ее видел. Но что, как предполагают, она грубо выгравирована и больше похожа на петуха, чем на павлина, приделанного к медному шесту. Якобы эта птица такого размера, что один человек мог бы легко ее нести. Он сказал, что — хотя имя Шайтана и запрещено настолько строго, что если езид слышит как оно произнесено, их закон требует от него либо убить произнесшего, либо убить себя — тем не менее мы можем беседовать с ними о Мелек Таосе так же свободно «как мы могли бы с христианами об Иисусе».
Неуклонно продвигаясь вперед и вверх по извивающимся каменистым тропам и поднимаясь в сторону более грубых неровных скалистых холмов, мы постепенно оставили долины внизу, но тутовые и оливковые деревья по-прежнему продолжали встречаться. Так что местность
285
пока еще не превратилась в дикую и необитаемую.
Ранним вечером мы сделали остановку возле родника, пообедали и дали мулам отдохнуть. Мы планировали легко добраться до Баадри — крепости Саида Бега — примерно за час до захода солнца.
Поздним вечером мы прошли мимо одной — двух горных деревень, расположенных вдоль склонов, в которых, как сказал Мехмед, жили езиды. Вдали я увидел женщину, возделывающую поля. Лица женщин были открыты, некоторые были одеты в черное, другие в халатах с засученными рукавами ярко красного или желтого цветов. Мужчина, ведущий трех нагруженных ослов, старался избежать приветствовать нас, но, проходя, пробормотал «мархаба» (грубое «здравствуйте»). Он также был езидом, одетым в мешковатые белые штаны, черную, доходящую до колен тунику, широкий красный пояс и красный хлопковый тюрбан, намотанный вокруг порыжевшей войлочной шапки.
Время от времени, но редко, мы проходили мимо других, обычно несущих мешок или какой-нибудь примитивный сельскохозяйственный инструмент. Эти первые почитатели Сатаны, очевидно, представляли собой обычных мирных людей, занятых возделыванием своей земли. Они не показывали ни явной враждебности к нам, ни дружелюбности.
К пяти часам со стороны горы, в нескольких милях впереди нас, мы впервые увидели дворец Саида Бега — главы и «Черного Папы» езидов. Он представлял собой неукрашенное снаружи плоскокрышее сооружение похожее на коробку подобно крепости или блокгаузу. И действительно, так казалось, пока мы постепенно подъезжали ближе. Дворец стоял изолированно на склоне, а внизу, в нескольких сотнях ярдах под ним, находилась небольшая деревня Баадри с теснящимися низкими каменными домами.
Ворота дворца стояли открытыми и оставленными без внимания. Мы слезли и вошли в большой, голый прямоугольный двор. Затем вошли слуги, учтиво поприветствовали нас и ушли присматривать за нашими мулами. Один из них пошел сообщить о нашем прибытии.
286
Несколькими минутами позже появился сам Саид Бег — на вид лет пятьдесят, одетый в черную тунику и большой красный тюрбан, с большим носом и редкой темной бородой. Он тотчас же узнал Мехмеда Хамди, пожал ему руку и гостеприимно пригласил нас пройти в дом.
Мне было трудно убедить себя в том, что я действительно нахожусь в присутствии главы дьяволопоклонников — человека, чье имя окружено сплетнями среди суеверных мусульман. Сплетнями столь же ужасными как те, которые рассказывали в дне Саладина о старом человеке горы, царе ассасинов — чудовище, каждую ночь пожиравшем молодых, перепоясанных серебряным ремнем девственниц. Мне говорили в Алеппо, что Саид Бег убил своего отца, чтобы стать Миром. Однако казалось, что он ничем не отличается от любого другого важного и обходительного восточного хозяина, заботившегося о том, чтобы мы чувствовали себя как дома.
Очевидно он не различал англичан и американцев, поскольку сказал мне, что меня пригласили, потому что мои соплеменники остановили убийство и преследование его народа. Что сейчас езиды могут безопасно появляться даже в Багдаде и открыто гулять по багдадским улицам без угрозы быть схваченными и убитыми христианами или мусульманами.
Он попросил у нас прощения за сегодняшний вечер, потому что не был предупрежден о нашем приходе и имеет неотложные дела. Но сказал, что его дом в нашем распоряжении и на следующее утро он проводит нас в Шейх-Ади для посещения храма и мест поклонения своего народа.
Наш груз перенесли в большую прямоугольную гостиную. Во дворе мы умылись водой, которую поливал из глиняного кувшина слуга. Для нас в гостиную принесли и приготовили соломенные постели и подушки. Немного позднее
287
принесли и поставили на пол медный поднос с находившимися на нем тарелками жареной баранины, разновидности плова, множеством спелых оливок, большой кастрюли свернувшегося молока. И в тот момент мы легли так безопасно и спокойно во дворце Сатаны, как я всегда спал в благочестивых домах.
288
Глава 15
Двор змеи
После крепкого сна во дворце-крепости Мира Саида Бега меня на рассвете разбудил слуга, объявивший, что мулы уже оседланы для нашего путешествия дальше в гору к храму Сатаны и священному месту погребения в Шейх-Ади.
Все благоприятствовало этому «нечистому» паломничеству на склон горы Лалеш, которое я совершал с риском и некоторыми бурными предчувствиями.
Мне сопутствовала удача и сейчас сам Мир, верховный глава дьяволопоклонников во всей Азии, чернобородый, в алом тюрбане, обмотанный в большой черный плащ для защиты от утренней измороси, снизошел, чтобы быть моим проводником. Рядом с ним ехал его молодой сын, который, если следовать историческим прецедентам, мог бы по прошествии лет убить Мира и занять его место. Мы с моим другом — багдадским ученым Мехмедом Хамди — ехали за ними. Замыкал шествие один из слуг Мира Саида Бега, ехавший на осле.
Мы добрались до святилища, которое когда-либо видели только несколько арабов-христиан и мусульман, но о котором все они говорили со множеством суеверий как о гнезде дьявольских мистерий, откуда можно не вернуться живым. Теперь, когда я на самом деле был среди езидов как гость их собственного правителя, я знал, что нечего опасаться и пока мы ехали, мне стало интересно, сколько других диких сплетен могли бы оказаться вымыслом: Двор Черной змеи; «Крепость Сатаны», из которой, для того чтобы влиять на судьбы мира, распространялись тайные
289
вибрации зла; храм, высеченный из цельной скалы, ведущий вниз к огромным подземным пещерам, окрашенным кровью человеческих жертвоприношений.
Вымысел и преувеличения несомненны, но опыт уже научил меня, что зачастую в Аравии с виду самые дикие вымыслы оказываются при более близком изучении основанными на искаженном факте. Так и сейчас, пока мы взбирались к месту поклонения Сатане, я сильно рассчитывал увидеть «несколько странных вещей» — может быть даже много.
Путь из Баадри в Шейх-Ади должен был, по словам Мира, занять не более часа. Каменистая горная тропа, пролегавшая среди ущелий и скал и закручивающаяся вверх, оставила дворец позади вне поля зрения. Дорога все еще поднималась, изгибаясь среди дикого, бедного пейзажа, но когда мы пересекли гребень горы и, наконец, увидели первый проблеск священного Шейха-Ади, стоящего на искусственно сделанном плоским склоне горы, он не был диким и заброшенным. Среди стен и скал были листва, трава, много тутовых и оливковых деревьев с большой кроной.
290
Цельный склон горы был усеян сотнями необитаемых каменных хижин. Мир пояснил нам, что это прибежища для езидских паломников, пришедших для поклонения. Сам храм предстал как промелькнувшие среди скопления беспорядочно построенных стен, окружавших сделанные в виде террас дворы и плоскокрышие постройки, два небольших побеленных конусообразных купола.
За и одновременно над ним, увенчивая более высокий хребет, находилась белая рифленая башня, сделанная в форме заостренного кончика карандаша. Бриллиант, помещенный в ее вершине, ослеплявший лучами света, словно испущенными из гелиографа, буквально вспыхнул перед нами. Его вид взволновал меня. Без сомнения именно эту башню имели в виду, вне зависимости от ее истинного назначения, когда говорили об одной из «Башен Сатаны» — удивительных «домов мощи», которые фигурировали в сплетнях и мифах Аравии, Персии и Туркестана. Я надеялся получить разрешение посмотреть, что находится внутри нее.
Тем временем дорога, по которой мы теперь шли пешком, ведя наших мулов, вела нас между старыми обваливающимися стенами и под арками к более крупному арочному проходу. Этот проход вел в широкий двор, вокруг которого был построен плоскокрыший монастырь, где жили священник, которому было поручено наблюдение за храмом, и его помощник. Священник вышел — старая седая борода, в белых одеждах, красных поясе и тюрбане — поцеловал руку Мира Саида Бега после чего поприветствовал нас.
Подобно ризничему в христианском соборе старый священник Сатаны предложил провести нас по храму. Мир Саид Бег и его сын оставили нас. Мы же с Мехмедом Хамди последовали за нашим новым гидом вниз по каменным ступеням, через ворота, которые он отпер для нас, в маленький прямоугольный, окруженный стенами двор. Северная стена двора была фасадом настоящего храма, встроенного в скалу. Это и был двор змеи. Здесь ощущалось змеиное
291
присутствие, хотя змея и не была живой. Это была выточенная из камня и закрепленная вдоль хвоста справа от входа в храм змея, сверкавшая в лучах солнца черным блеском на фоне серой стены. Много других символов также было высечено на фасаде храма — двухсторонний топор, борона, ножницы и квадратные курдские символы. Фасад храма был обращен к югу. В юго-восточном углу двора находился небольшой, погруженный в пол бассейн. Но сильнее всего меня заинтересовала змея на стене. Священник заметил мой интерес и дал понять, что я могу изучить ее настолько близко насколько хочу. Казалось, он не относился к ней с преувеличенным почтением. Он сказал мне, что это аламт эль акль (символ мудрости) и я был уверен, что это должно быть прямой потомок, в смысле мифологии, того самого змея, который соблазнил Еву. Священник сам случайно коснулся ее во время разговора и не возражал, когда я рискнул почтительно погладить ее по хвосту.
Мне хотелось узнать, что это за блестящий материал — была ли змея высеченной из камня скульптурой, как я первоначально предположил, или, быть может, отлита из металла. Змея оказалась скульптурой, высеченной из того же камня, из которого сделано все остальное, и у меня на пальце осталось немного черноты. Тогда этот любезный священник Сатаны объяснил мне с изумительной сухостью, которая, я полагаю, не имеет аналогов в западной психологии, что в старину змею полировали черным свинцом, но сейчас это делается с помощью ваксы, произведенной «Энглейзи» и купленной в Мосуле. Черный свинец более устойчив, но вакса придает змее лучший вид. Я как следует полюбовался ею после чего он провел нас в храм.
Храм представлял собой мрачную прямоугольную каменную комнату примерно пятьдесят шагов в длину, по форме напоминавшую коробку для ботинок. Ее длина пролегала с востока
292
на запад. Первым, на что я обратил внимание, стало множество маленьких мерцающих точек, беспорядочно расположенных в стене. Огоньки исходили от плавающих в оливковом масле на маленьких, помещенных в ниши, железных подносах горящих фитилей. Они, как сказал нам священник, всегда поддерживались горящими. Устройство храма было странным и трудноописуемым. Посередине, от одного конца до другого, проходил ряд каменных колонн. Между ними, от основания до основания каждой из колонн, проходила низкая перегородка, которую каждый мог почти что перешагнуть. Этот ряд колонн делил комнату продольно на две отдельные части с полом на разной высоте. В той части, что находилась ближе к двери, пол был на несколько футов ниже. В углу на нижнем уровне, углубляясь в пол, находился другой прямоугольный бассейн.
В храме не было ни алтаря, ни чего-либо подобного, но на полпути, в северной стене, имелась железная решетка, за которой находилась темная внутренняя комната, высеченная, я подумал, в скале. В нее не было непосредственного входа, но дальше вдоль северной стены, находилась дверь, ведущая внутрь, в сторону горы. Туда священник и повел нас. Через эту дверь мы попали в маленькую квадратную комнату, над которой находился меньший из двух конусообразных куполов, которые мы могли видеть снаружи. Под куполом находилась напоминающая саркофаг могила. Справа находилась небольшая закрытая дверь, ведущая, по-видимому, в недра горы. Слева же находилась открытая дверь, ведущая в мрачную комнату, которую я видел сквозь железную решетку. Мы вошли в эту комнату и обнаружили под большим из двух куполов другую могилу, покрытую черным покрывалом. По словам священника, эта могила содержала останки Шейха Ади — основателя их секты. За ней другая дверь вела в третью внутреннюю комнату, наполненную множеством глиняных кувшинов с маслом для ламп.
Мехмед Хамди заговорил со мной на французском, которого не понимал священник, о пещере или
293
склепе, скрытом, возможно, в недрах горы под нашими ногами. Он сказал, что хотел увидеть этот склеп во время прежних посещений, но ему не разрешили по той причине, что чужестранцам можно туда войти только с личного разрешения Мира Саида Бега. Закрытая дверь в соседней комнате, как мы предполагали, вела именно туда.
Сейчас Саид Бег был здесь и казался расположенным дружелюбно, поэтому мы решили, что спросить разрешения, по крайней мере, не повредит. Это сделал на самом вежливом арабском Мехмед Хамди, говоря, что если это не причинит слишком больших неудобств священнику и если сам Саид Бег великодушно разрешит, то нам бы хотелось увидеть нижние комнаты.
Священник, казалось, не возражал, но настаивал, что нам необходимо поговорить лично с Миром. Так мы и сделали когда вернулись назад и обнаружили его ждущим нас в верхнем дворе.
Мир сказал, что мы можем спуститься и взглянуть, но что там нечего смотреть — «это только пещера». Священник достал факел, и мы снова вошли в храм, прошли через маленькую дверь вниз по очень старой влажной каменной лестнице через похожий на подземную темницу проход. Остановившись внизу лестницы, мы обнаружили себя в сводчатой пещере отчасти естественной, отчасти высеченной в скале, как казалось, и услышали за углом звук стремительно текущей воды — звук, который мы слышали как журчание в храме наверху, но предполагали, что происходит он от какого-нибудь местного горного ручья. Мы не могли ни видеть пещеру целиком, ни даже догадываться, как далеко она продолжается. Ее пол внизу лестницы был покрыт водой, которая, как я смог наклонившись предположить, была не более лодыжки глубиной. Но священник, извинившись, сказал, чтобы удержать нас от продвижения дальше, что нет смысла мочить ноги, так как
294
здесь больше нечего смотреть. Я внимательно огляделся в свете факела с целью рассмотреть, нет ли каких-нибудь надписей на стене, каких-нибудь признаков алтаря, ниш или других указаний на использование этого места в ритуальных целях. И хотя свет был мерцающим и слабым, я хорошо убедился, что ничего подобного в пределах видимости не было. Это место прекрасно подходило для таинственных и ужасных ритуалов, которые, как уверяли меня арабы-мусульмане, проводились здесь во славу Сатаны, в том числе, как они настойчиво утверждали, человеческие жертвоприношения. Но я вынужден констатировать: не было ни малейшего намека на постоянное использование этого места для подобных целей. За исключением будоражащего воображение и порождающего интерес вопроса, свидетелем каких тайных действий была загадочная пещера Сатаны, наше частичное проникновение в нее было интересно главным образом установлением факта, что вся храмовая постройка возведена над подземными пещерами, ручьями и источниками, часть воды которых отводилась в бассейны, увиденные нами наверху в храме и во дворе. Позже я узнал, что езиды верят в то, что эти воды — часть подземной реки, текущей через всю Аравию, под пустыней, от чудотворного источника Зем-Зем в Мекке. Источник Зем-Зем, подобно Каабе с ее черным камнем, был священным для древних арабов-идолопоклонников за много столетий до того как Мекка стала священным городом ислама. Я узнал, что езиды рассматривают огонь и воду как священные элементы.
Я отдал бы месяц жизни, чтобы полностью изучить эти пещеры и мне всегда будет интересно, что я смог бы найти в закоулках скал, какие еще комнаты, алтари, следы древнего или современного жертвоприношения. С тех пор мне снятся кошмарные сны как я иду по воде глубиной с лодыжку внизу лестницы,
295
захожу за угол и под огромным как у собора сводом внезапно наталкиваюсь на ужасный красный горящий алтарь. Но когда я действительно там был, наяву, единственным обстоятельством, заставлявшим меня верить в возможность наличия в пещере какого-то алтаря, было отсутствие каких-либо признаков его существования, даже места для его установки в храме наверху.
Хамди имел твердое убеждение, что какие-то ритуалы все еще там проводились, но это было лишь мнение. Мы не видели ничего, что действительно бы его подтверждало.
Другой тайной была рифленая коническая башня на горе сверху с ее сверкающей вершиной, которую мы пошли посмотреть после того как поднялись из пещеры и вышли из храма.
Она вырастала из плоской крыши большого свода, выстроенного из побеленного камня так, что крыша образовывала широкую платформу вокруг основания башни. Сама башня была из того же побеленного камня, а сверкающая вершина, отбрасывавшая во все стороны яркие лучи света, представляла собой хорошо отполированный шар начищенного золота или меди. Когда солнце стояло над головой человек, смотрящий через долины с любого направления — востока, запада, севера или юга, обязательно увидел бы его стреляющие гелиографические лучи. Это было наиболее естественное объяснение веры в «дома силы», из которых посылались таинственные эманации или вибрации для выброса в мир сатанинских заклинаний.
Мы вошли в свод, расположенный под башней, и нашли там турбах другого древнего святого дьяволопоклонников — расположенную непосредственно под башенной полостью куполообразную колонну. Но больше там ничего не было. Я огляделся, чтобы найти ту зловещую фигуру, которая якобы сидит в башне день и ночь, сочиняя свои могущественные заклинания. Я открыто задал наивно звучавший вопрос, приходит ли когда-нибудь сюда для молитвы какой-нибудь священник, и был заинтригован, когда наш проводник
296
ответил, что обычные священники нет, но колчаки, которые, как я узнал позже, являются факирами или езидскими чудотворцами, часто приходят в эту турбах и остаются в ней, занимаясь магией в течение многих дней. Таким образом, часть удивительного рассказа действительно оказалась правдой. Однако из этого едва ли следует, что бы там не думали колчаки о своих дьявольских силах, что их заклинания прямо ответственны за мировую войну, русскую революцию, или крах на Уолл Стрит. Все перечисленное находилось в ряду событий, которые, как уверял меня один руководитель Британской секретной службы, — с тех пор уволенный и помещенный в лечебницу, как мне сказали, потому что он помешался на оккультном мистицизме и магии, — прямо относились к «контролирующим эманациям, посылаемым священниками инфернального культа».
Он также уверял меня, что, как известно ему самому, человек был убит на длинном расстоянии, в лондонском отеле «Савой», с помощью подобного езидского вмешательства. Я устроен так, что не могу поверить в эти вещи, но существуют тысячи высокообразованных людей, не помещенных в лечебницы, которые верят в них и я полагаю, что если бы они видели то, что видел я на горе езидов, их наихудшие подозрения подтвердились бы.
Несомненно более интересной, нежели предполагаемое магическое влияние башни, была церемония, которая проходила, по словам священника, менее месяца назад и которая повторяется каждую весну. Я и в самом деле хотел бы сказать, что был ее свидетелем. Она имеет отношение к быку, о котором я слышал в Алеппо, но оказалось, что он был белый, а не черный как мне говорили. Этот бык, как сказал мне сейчас священник, был украшен гирляндами цветов, вена на его горле была вскрыта. Его вели или тащили в процессии, двигавшейся
297
вокруг башни по широкой каменной платформе до тех пор, пока белое основание башни не стало опоясанным темно-красной окружностью от бьющей струи крови. Он сказал, что это было зайн к тир — «очень красиво». Говоря это, он не казался кровожадным негодяем, скорее он походил на какого-нибудь благожелательного падре из итальянской деревни, описывающего полным сочувствия путешественникам процессию Мадонны, которую они пропустили, приехав после Пасхи. Я начал испытывать привязанность к старику. К более высокопоставленному Миру Саиду Бегу, несмотря на то, что он был самым радушным хозяином, я не чувствовал подобной привязанности, не находя его благожелательным и приятным человеком. Между тем история о том, что Саид Бег убил своего отца ради наследования власти, в которой меня тогда уверяли в Багдаде, не соответствовала действительности, хотя в нее обычно верят жители Ирака. Прежний Мир, Али Бег, спокойно умер в своей пастели несколько десятилетий назад. Но отец и дед Али Бега действительно были убиты,
298
когда их сыновья или племянники достигали возраста, достаточного для того, чтобы править. Однажды даже при попустительстве матери и сына. Кажется, что существовал какой-то древний закон, согласно которому народ оправдывал сына Мира, убивавшего своего отца и автоматически занимавшего его место.
В течение трех дней нашего пребывания на горе Лалеш среди езидов я так и не смог заручиться близкой дружбой Мира Саида Бега, несмотря на то, что мы тем же вечером вернулись в его дворец и остались его гостями. Но иногда между мной и старым священником по имени Надир Лугх возникало подобие дружбы. Когда тем вечером мы прощались, он пригласил нас приехать снова и на следующий день, с разрешения Мира, на этот раз в сопровождении только слуги, мы с Мехмедом Хамди направились к нему.
Мы больше не осматривали храм, поскольку я полагал, что все допустимое для взгляда не принадлежащего к этой религии мы уже видели. Мы сели со священником на каменную скамейку в верхнем дворе в тени тутового дерева, удобно опираясь спинами о стену.
Ранее Мехмед Хамди уже говорил мне, что в то время как под страхом смерти, по крайней мере теоретически, запрещено произносить имя Шайтан, мы могли свободно упоминать их сатанинского бога, используя другое его имя — Мелек Таос (Ангел-Павлин). И когда Надир Лугх увидел мое страстное желание услышать все, что он мог бы свободно рассказать о культе, которому служил, он стал дружелюбен и болтлив. Я открыл, что не только часть их доктрины не является секретом, но что они охотно обучают ей и имеют обращенных из других религий местных жителей.
Я начал с того, что попросил Надира Лугха рассказать нам об их главном «святом» и основателе — Шейхе Ади, который похоронен
299
в храме, но в начале он прояснил нам один удивительный момент.
«Вы верите в Бога?» — спросил он меня с поразительной прямотой. Этот вопрос показался мне самым странным, так как он исходил от священника Сатаны. Я не знал, хотел ли он услышать ответ «да» или «нет». Поэтому ответил правдиво, что я полагаю, да, однако, не вполне уверен, что я понимаю под Богом.
«Хорошо, мы, конечно, тоже верим в Бога», — ответил он, «но наше отличие от всех других религий в нашем знании того, что Бог слишком далек и мы не можем иметь с ним связи. Он также со своей стороны не имеет ни знания, ни интереса к любому виду человеческих деяний. Бесполезно молиться ему или почитать его. Он совсем не заботится о нас.
Полный контроль над этим миром на десять тысяч лет он передал Светлому Духу, Мелеку Таосу. Поэтому ему мы и поклоняемся. Мусульман и христиан ошибочно научили тому, что тот, кого мы называем Мелеком Таосом, является Духом Зла. Мы же знаем, что это не правда. Он Дух Мощи и правитель этого мира. По окончании десяти тысяч лет его царствования — сейчас мы находимся в третьем тысячелетии — он вернется в рай как глава семи светлых духов, и все его верные почитатели войдут в рай вместе с ним».
Мне понравилось его небрежное и простое объяснение. Какие бы достоинства и недостатки как учение оно не имело, оно было логично и восхитительно построено.
Установив этот момент сатанинской теологии к его и нашему удовлетворению, он продолжил рассказывать нам о Шейхе Ади. Почти как все арабы, он исчислял все, что касалось их секты по исламскому календарю. Он сказал нам, что Шейх Ади — основатель езидов — родился недалеко от
300
Баальбека — древнего города Солнца, огромные развалины которого находятся на западной окраине пустыни близ Дамаска — в пятом столетии, т.е. в двенадцатом по христианскому летоисчислению.
Шейх Ади путешествовал в Персию, где через огонь к нему пришло откровение (возможно имел место контакт с зороастрийцами-огнепоклонниками) и затем основал здесь, где мы находимся — на горе Лалеш — езидский культ.
Шейх Ади правил много лет и культ разрастался. Затем он решил совершить новое паломничество. В его отсутствие сам Мелек Таос принял человеческий облик точно схожий с отсутствовавшим Шейхом Ади и появился среди езидов, которые верили, что он в самом деле был их шейхом, вернувшимся к ним. Мелек Таос правил три года и когда настоящий Шейх Ади вернулся из паломничества, езиды, посчитав его самозванцем, обрушились на него с мечами и убили его.
После этого Мелек Таос принял свою истинную форму и сказал им, что Шейх Ади, чье жертвоприношение, совершенное их руками, завершило основание религии, будет с ними в День Суда и что он должен всегда почитаться как их величайший святой.
Старый священник рассказал нам, как Шейх Ади появится и спасет их в тот последний день.
«Души всех истинных езидов будут внесены в рай в плетеной корзине на голове Шейха Ади и им не будут представлены ни обвинения, ни испытания на последнем суде».
Я рискнул спросить, может ли он объяснить, почему их Светлый Дух почитается в образе павлина, на что он рассказал мне эту удивительную историю:
Иисус был дух, который пришел на Землю и принял человеческий облик для того, чтобы вести войну с Мелеком и вырвать Землю из
301
его власти. Когда Иисус был распят, магия состояла в том, что если бы он смог достичь своей цели и умереть в облике человека, это дало бы ему силу и власть. Мелек сорвал эти планы посредством своей, более сильной, магии. Снял Иисуса с креста живым, отогнал его от Земли и повесил вместо него на крест нематериальное тело, которое смотрящие принимали за Иисуса.
Когда нематериальное тело показалось мертвым и было положено в могилу, оно растворилось и исчезло. Две Марии пришли к могиле и найдя ее пустой были потрясены.
Тогда Мелек появился перед ними в образе ангела и сказал им, чтобы они не боялись за своего друга Иисуса, который был снят с креста и безопасно отправлен прочь в другие миры.
Они отказались поверить Мелеку и для того, чтобы убедить их в своих возможностях он убил находившегося во дворе павлина, вынул его внутренности, порезал их на куски и затем принес им все это, чтобы снова оживить птицу, сделав ее более великолепной и красивой, чем та, которую он убил.
Затем он сам вошел в тело этой прекрасной птицы и улетел. Поэтому его называют Ангел Павлин и птица является его символом.
«Разрешено ли», я спросил, «для невежественных глаз взглянуть на этот символ»?
На это он не дал прямого ответа, но сказал, что изображение хранится в секретном месте на горе Санджар во многих днях пути отсюда в западном направлении и приносится в храм на гору Лалеш только по определенным случаям. Я больше не спрашивал его на этот счет. Он был настолько любезен, отвечая на другие вопросы, что из соображений вежливости я не хотел давить на него в чем-либо, чего он предпочитал
302
избегать. Фактически я попросил простить меня, если по своему невежеству я задам вопросы о тайных или запретных вещах.
Когда я спросил о происхождении езидов как народа, который казался мне смесью арабов и курдов, он сказал, что они дети Адама, но не Евы.
«Как это возможно?», — заинтригованно спросил я, предположив, что услышу очередной рассказ о той удивительной Лилит, которую талмудическая легенда описывает как красивую демоницу в образе женщины, ставшую первой женой Адама до сотворения Евы и покинувшую его, чтобы стать любовницей Змея. Но рассказ старого священника был иным.
Оказалось, что Адам и Ева ссорились по поводу своих детей — те же ссоры, в которые до сих пор вовлечены многие мужья и жены, форма противостояния между мужской и женской ревностью.
Адам сказал: «Эти дети полностью мои. Я их настоящий родитель. От меня произошла их жизнь. Ты же ничто, кроме сосуда, в который они были помещены до тех пор, пока не стали достаточно большими и сильными, чтобы покинуть его».
Ева резко возражала: «Ты совершенно неправ. Дети целиком мои. Они выросли как часть моего тела и ты не можешь с этим ничего поделать».
Так Адам и Ева, не сумев договориться, решили подвергнуть свои разногласия практической проверке.
Адам сделал ойю (тип грубого глиняного кувшина), положил в него земли и воды, перемешал до образования густой грязи, в которую добавил немного «жизненных соков» из своего тела, и запечатал его.
Ева также сделала ойю, наполнила его грязью, добавила немного своей «жизненной крови» и также запечатала его.
303
Оба сосуда были зарыты, «подобно страусиным яйцам» в теплый песок и оставлены там на девять месяцев.
По окончании срока Адам выкопал свой кувшин и собирался разбить его, когда внутри него что-то начало брыкаться и плакать. Кувшин треснул, раскололся подобно яйцу и появился маленький мальчик — сын одного Адама.
Когда же Ева выкопала свой кувшин, то не было слышно ни плача, ни движения. Когда она взяла камень и разбила кувшин, в нем не оказалось ни чего, кроме сухой, мертвой пыли.
После этого Ева была покорена и Адам снова взял ее в жены. Вместе у них родилось много детей, которые стали идолопоклонниками, евреями, мусульманами и христианами — потомками Адама и Евы. Но от сына, рожденного лишь от Адама, без участия Евы, произошла раса езидов.
Старое морщинистое лицо Надир Лугха просияло, когда я сказал ему как один из величайших английских ученых, профессор Хэлден из Оксфорда, предсказал, что в следующие сто лет детей действительно можно будет выращивать в лаборатории. Эксперимент, поразительно похожий на историю, представленную как произошедшую в Эденском саду, за исключением того, что, по мнению профессора Хэлдена, для успешности эксперимента потребуется соединение мужских и женских жизненных жидкостей.
Старик выказал должное внимание, но возразил, что сейчас это должно быть действительно так, при нынешнем устройстве человеческих существ. Однако, поскольку Адам был изначально сотворен полным, содержащим в себе как мужской, так и женский принципы, о чем все еще говорят соски на мужской груди, то вполне вероятно, что изначальный эксперимент происходил именно так, как было рассказано.
Он добавил, что в раю все половые различия вновь будут стерты и что каждый дух будет обладать
304
ангелическим телом, которое не будет ни мужским, ни женским, но будет совершенным объединением обоих в одно.
Так как мы были столь откровенны на предмет пола, я попросил его рассказать, если он может, о свадебных обрядах и церемониях его народа.
Он рассказал, что каждому езиду, который может себе позволить, разрешается иметь до четырех жен, но многие имеют только одну. Что по случаю свадьбы устраивается великий танец, длящийся весь день, в котором «скачут» и мужчины, и женщины, но в течение этого дикого веселья новобрачная сидит совершенно одна, запертая в темной комнате, куда не должен проникать ни один луч света. Первый свет, который она видит, — это факел, принесенный женихом, когда он входит, чтобы ее выпустить.
В религиозной части церемонии, как он сказал, смешиваются земля и вода, смесь запекается в буханке хлеба, которая ломается над невестой.
Между тем, я поинтересовался по поводу историй о том, что у езидов Мир обладает тем же правом, что и средневековые феодалы в христианском мире — правом лечь с невестой в первую ночь, до мужа. Я предположил, что если сами езиды воспринимают этот обряд как должное, то и в вопросе не будет ничего зазорного.
Священник ответил, что действительно такой закон существует, но что это древний закон и насколько ему известно, в период его жизни он никогда не применялся.
По поводу серебряного свадебного пояса или «корсета», о котором я поинтересовался, он сказал, что я могу попросить посмотреть на один из них в Баадри или в любой деревне.
Когда тем вечером мы ехали, возвращаясь во дворец Саида, я сказал Мехмеду Хамди, что очень бы
305
хотел спуститься в Баадри или в какую-нибудь другую деревню и увидеть не только пояса, но и что-нибудь из обычной повседневной жизни езидов. Он отговаривал меня от этого и сомневался, что Мир даст на это разрешение, даже несмотря на его личное дружественное отношение к англоговорящим людям. Он также сказал, что езиды терпели преследования и убийства со стороны других арабов, их так долго оскорбляли и ненавидели, что хотя, конечно, они и не причинили бы нам вреда и не нанесли бы нам оскорблений, зная, что мы находимся среди них с разрешения Мира и остановились под его крышей, тем не менее, мы не будем по-настоящему желанными гостями, а это могло бы быть неудобно.
Я почувствовал, что он прав. Я уже увидел намного больше того, о чем смел мечтать и охотно согласился с его предложением о возвращении на следующий день в Мосул.
Когда Мир Саид Бег узнал, что мы готовимся отбыть следующим утром, он сразу же пришел в прихожую, которая была превращена для нас в комнату для гостей, и спросил, показали ли нам все, что я хотел увидеть.
Он сказал, что в огромном долгу перед англичанами, к коим он настойчиво меня причислял, за то, что они остановили преследования, которые на протяжении столетий терпел его народ, и что он счастлив моему визиту на гору Лалеш. Был ли я уверен, что видел все, что хотел?
Я сказал ему, что существует еще одна вещь, о которой я слышал в Алеппо и которую в самом деле хочу увидеть, если это прилично, возможно и не затруднительно. Прекрасно понимая, что он подумает об изображении Мелек Таоса, бронзового Ангела Павлина, после слегка смущающей паузы я быстро объяснил, что слышал об уникальной красоте и дизайне пояса, который носят езидские невесты и что поскольку я в большом восторге от
306
восточного мастерства, то очень хотел бы проверить услышанное.
Он был удивлен, но, полагаю, весьма обрадован тому, что после демонстрации столь дружественного отношения к англичанам, ему не придется отказывать в последней просьбе. Это очень просто, сказал он. Позвав слугу, он вышел. Думаю, он спускался в деревню. Вернулся он, по меньшей мере, через час с поистине красивой, грубой, варварской драгоценностью в руке, от которой пока он шел, слышались резкие звуки. Это был самый широкий пояс, который я когда-либо видел или ожидал увидеть. Две широкие, изогнутые, серебряные ленты, скрепленные вместе сзади широким куском черной кожи, а спереди соединенные длинной серебряной брошью, представлявшей собой нечто подобное небрежно сделанным заклепкам с прикрепленными цепочкой маленькими шариками в вершинах. Серебряная часть пояса не походила на двойную пряжку, лежащую плоской частью наружу,
307
но была изогнута так, чтобы, будучи запертой брошью, окружать талию подобно корсету. Пояс был богато украшен и густо усеян множеством больших красных и желтых камней. Более детальное исследование показало, что пояс не имел значительной внутренней ценности. Серебро было укреплено свинцовой примесью, а камни, разумеется, были тех видов, которые называют «полудрагоценными», но пояс был дико, по варварски великолепен.
Когда я возвращал его обратно Саиду Бегу и благодарил его, он свел руки за спиной и сказал: «Нет, нет! Вы возьмете это с собой как сувенир с горы Лалеш». После множества отказов и благодарностей, я так и сделал. Я все еще держу его как одно из самых странных напоминаний об Аравии.
Я хотел бы иметь возможность написать, что был свидетелем каких-то секретных, таинственных езидских практик и ритуалов, но я не был и, думаю, ни один чужестранец не мог бы им быть. Поэтому я ограничиваю себя данной записью о том, что действительно видел и слышал. Выражаю глубокую признательность Мехмеду Хамди из Багдада, чье прежнее знакомство с Миром Саидом Бегом увеличило возможность узнать даже это.
308
Уильям Сибрук Лондон
Перевел С. Агабеков
You must be logged in to post a comment Login
Leave a Reply
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
