Дорогие читатели Эздихана.ру, предоставляем к вашему вниманию первую часть из книги А.М.Ментешашвили Курды Очерки общественно-экономических отношений, культуры и быта.
А.М.МЕНТЕШАШВИЛИ
КУРДЫ
Очерки
общественно-экономических
отношений,
культуры и быта
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1984
ВВЕДЕНИЕ
Один из древних народов Ближнего Востока в » курды представляют значительное национальное меньшинство региона. Территория, компактно заселенная курдами, в » Курдистан в » горная страна. Площадь Курдистана, разделенного между четырьмя государствами Ближнего и Среднего Востока (Турцией, Ираном, Ираком и Сирией), составляет 408 тыс. кв. км. Из них 194 тыс. кв. км приходится на долю Северного, или Турецкого, Курдистана, 124 тыс.в » Восточного, или Иранского, 72 тыс.в » Южного, или Иракского, и 18 тыс. кв. км в » Западного, или Сирийского, Курдистана. В настоящее время население Курдистана равняется приблизительно 18 млн. человек.
Относительно происхождения курдов среди ученых-ориенталистов нет единого мнения. Одни считают их автохтонами, другие — пришельцами с побережья Каспийского моря.
Курдистан, занимающий чрезвычайно выгодное географическое и стратегическое положение, постоянно привлекал внимание иноземных завоевателей. Со времени образования Халифата вплоть до наших дней курды в разное время вели упорную борьбу против арабских, турецких, монгольских, туркменских, персидских и других поработителей.
Независимые курдские династии (Шедадиды, Мерваниды, Равадиды, Хасанвайхиды, Аюбиды и др.) управляли не только отдельными княжествами (Диярбакыр, Мардин, Аран, Ани, Динавер, Шахризур, Лурестан), но и крупными государствами (Египет, Сирия). Знаменитый полководец, курд по происхождению, Салах ад-Дин (Саладин), много лет правивший Египтом, сумел объединить под своим знаменем арабов, курдов и другие народы и достиг значительных успехов в борьбе с крестоносцами. В эпоху раннего феодализма курдские династии пользовались большим политическим влиянием на Ближнем Востоке и сыграли немалую роль в судьбах народов региона.
С начала XVI в. Курдистан стал ареной непрекращающихся войн: за обладание им спорили две мусульманские державы в » сефевидский Иран и Османская империя. Черту под этими войнами подвел Зохабский договор 1639 г., разделивший Курдистан на турецкую и иранскую части и сыгравший роковую роль в дальнейшей политической судьбе курдского народа.
Правительства Османской империи и Ирана старались ослабить, а затем и ликвидировать курдские княжества в целях экономического и политического закабаления Курдистана. Такая политика вызывала антитурецкие и антииранские выступления курдов, часто принимавшие весьма обширный характер.
Раздел Курдистана между Турцией и Ираном не только не положил конец междоусобицам, но, наоборот, еще более усилил феодальную раздробленность страны.
На протяжении всего XIX в. курды не прекращали борьбу против насилия и террора, которым они подвергались со стороны правящих кругов Ирана и Турции. Борьба эта часто выливалась в большие восстания, которые жестоко подавлялись султанскими и шахскими карательными войсками.
Против своей воли курды были втянуты правительством Османской империи в первую мировую войну. Курдистан стал ареной военных действий. В результате край был разорен. После окончания войны державы Антанты произвели фактически еще один раздел Курдистана. Если прежде он входил в состав двух государств Османской империи и Ирана, то теперь его разделили между Турцией, Ираном, Ираком и Сирией. Причем на этот раз курды имели дело не со слабой администрацией довоенных Ирана и Османской империи, а с централизованным Ираном, республиканской Турцией и Иракским Королевством, правящие круги, которых не признавали национальные права курдского меньшинства и проводили политику консолидации и централизации в интересах господствующих турецкой, иранской, арабской наций. Что касается сирийских курдов, то вплоть до окончания второй мировой войны они находились под французским мандатом.
В отдельных частях Курдистана социально-экономические, культурные и внешнеполитические условия сильно отличаются друг от друга. Несмотря на эти различия, в экономическом развитии этих территорий имеется и много общего.
После возникновения «курдского вопроса» (на рубеже XIX XX вв.) европейские его исследователи были заинтересованы главным образом в освещении политического аспекта, а социально-экономическую сторону вопроса оставляли без внимания или старались скрыть. Только после второй мировой войны, под влиянием политических изменений, началось исследование социально-экономических процессов в Курдистане (работы Е. Лича, Ф. Барта, В. Никитина).
Некоторые вопросы землевладения и землепользования стали предметом исследования курдских авторов, из которых следует отметить А. Р. Гасемлу, М. Бозарслана и Н. Дерсими.
Вопросы социально-экономического развития Курдистана давно привлекают внимание и советских курдоведов. В нашей научной литературе им был посвящен ряд интересных статей. В разработку этой проблемы внесли свой вклад Т. Аристова, А. Василевский, О. Л. Вильчевский, А. И. Калавеж, А. Шамилов, Дж. Джалил и др. Эти исследователи рассматривают преимущественно вопросы развития аграрных отношений в отдельных частях Курдистана, в частности в Иранском и Турецком, до 1917 г. Что касается современного Курдистана в целом, тон до сих пор не стал объектом специального исследования наших ученых. Однако задачу эту во многом облегчают работы советских ученых С. Н. Алитовского, В. В. Вавилова, В. П. Викторова, А. И. Демина, М. С. Иванова, П. П. Моисеева, которые осветили отдельные вопросы экономического развития современного Ирака, Ирана, Турции и Сирии.
Представленная работа хронологически охватывает новое и новейшее время (XVIII XX вв.), однако, поскольку в Курдистане до сих пор сохранились не только феодальные, но и родо-племенные отношения, мы сочли целесообразным проследить за эволюцией социально-экономических отношений и положения трудящихся масс также и в средние века.
Специальное внимание уделено нами семье, быту, нравам и обычаям курдов, а также их религиозным верованиям. Отдельная глава посвящена курдской литературе и прессе.
Поскольку данный труд является первой в советской историографии попыткой исследования социально-экономического развития Курдистана в новое и новейшее время, он, конечно, не лишен недостатков, и автор с благодарностью примет деловые замечания и пожелания читателей.
Часть I
ХОЗЯЙСТВО, БЫТ И КУЛЬТУРА
ОТРАСЛИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА
И ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СЕЛЬСКИХ ТРУДЯЩИХСЯ
Скотоводство
По образу жизни курды делятся на кочевых, полукочевых и оседлых. В конце XIX в. число оседлых курдов было незначительным. Основная часть курдского населения вела полукочевую жизнь, занимаясь главным образом овцеводством [73, с. 347].
О скотоводческом хозяйстве курдов написано немало. Еще в середине прошлого века русский исследователь П. Лерх подчеркивал, что главное богатство курдов состоит в их стадах [95, т. 1, с. 24]. О курдах как о скотоводах рассказывают и иностранные ученые (см. [207, с. 3]). Хозяйство курдов-кочевников было основано главным образом на разведении мелкого рогатого скота, обеспечивающего их всем необходимым для существования. Овцы и козы играли и теперь играют незаменимую роль в домашнем хозяйстве курда, как кочевника, так и полукочевника. Большую роль в жизни оседлого и полуоседлого курда играют также лошадь, осел, верблюд, собака. «Коневодство, писал В. Никитин, в почете у племен, живущих в горах Загроса, а также у курдов племени хайдеранлу в Аладаге, на территории между озером Ван и Араратом» [114, с. 102]. Другие авторы также сообщают, что курды опытные наездники [213, т. 1, с. 239]. Курдская лошадь похожа на арабскую. Она мельче, но зато выносливее. Ее используют не только под вьюк, но и в упряжь. Чистокровных арабских лошадей бадави держат только курдские ханы [47, с. 226].
Скотоводство составляет основное занятие кочевых и полукочевых курдских племен, которые откочевывают весной на альпийские пастбища и до глубокой осени передвигаются вслед за стадами веками, выработанными маршрутами; они проводят зиму в глубоких долинах и ущельях. О. Л. Вильчевский этот вид кочевки курдов отличает от степной: при горной кочевке годичный маршрут не превышает обычно нескольких десятков километров [60, с. 189]. Вся жизнь кочевника подчинена требованиям ухода за животными. Как только наступают холода, курд загоняет свое стадо в тесный хлев, примыкающий к жилью (землянке), и люди и животные фактически всю зиму проводят взаперти.
Таяние снега и появление весенней растительности означает освобождение для людей и животных. Скот выгоняют на пастбища; корма к этому времени на исходе, и, если весна запаздывает, стада несут большие потери.
В горных районах пастбища, принадлежащие деревне, простираются до вершин окружающих горных хребтов. Стада овец и коз насчитывают обычно по нескольку тысяч голов, стада же крупного рогатого скота, который пасется на землях, оставленных под паром, и на жнивье, по нескольку сот. Овец угоняют на горные пастбища в феврале, когда еще не сошел снег.
Летние пастбища часто располагаются весьма далеко от деревень. Общими высокогорными пастбищами пользуются, как правило, и кочевые, и оседлые племена. Из деревень на лето в горы уходят нередко семьями. Живут в наскоро построенных из камня домах или в юртах и там же возделывают небольшие участки земли, где сеют траву на сено, которое привозят потом вниз в деревню в огромных вьючных сетках на ослах [172, с. 364].
С кочевок курды возвращаются осенью, приблизительно со второй половины октября. В это время в долинах идут дожди, а в горах выпадает снег, и курды со своими стадами уходят от наступающего снега на места обычных кочевок, где за лето успевает вырасти новая трава. Когда же снег выпадает и в долинах, курды возвращаются на зимние кочевья.
Осеннее возвращение стад курды отмечают как радостное событие, потому что миновали хотя и привольные, но вместе с тем и тяжелые дни летних кочевок, стада вернулись целыми, для пастухов близится время получения расчета за летнюю работу, а для хозяев крупных прибылей [147, с. 39 40]. Празднику бэран-бэрдан больше всех рады пастухи, потому что в этот день кончается срок их службы.
Кочевые курды образуют обу добровольное объединение нескольких семей, скот которых пасется в одном общем стаде под присмотром специально нанятых пастухов. Переработку молока, стрижку овец и т. п. каждая семья выполняет отдельно, совместно производится лишь выпас овец, причем пастбище и маршрут определяются решением всех членов обы. Величина стада зависит от размеров и качества пастбищ и колеблется между 500 и 10 тыс. голов. Оба включает 8 15 шатров.
О. Л. Вильчевский, который специально исследовал экономику курдской кочевой общины, ошибочно полагал, что появление обы связано с проникновением в курдское общество капиталистических отношений [62, с. 143 147]; он даже рассматривал ее как зародыш капиталистического способа производства. Однако институт обы не мог явиться результатом развития капиталистических отношений (хотя бы и слабых), он намного старше их. Факты свидетельствуют о том, что оба сопровождала переход от скотоводства к земледелию в период позднего средневековья. В новое время институт обы быстро и удачно приспособился к новым условиям, связанным с развитием капиталистических отношений.
Английский офицер У. Р. Хей, служивший в Иракском Курдистане в первые годы английской оккупации (1918—1920), так характеризовал хозяйство курдов кочевников и полукочевников: «Овца и коза доставляют курду молоко и молочные продукты: маст (кислое молоко), масло, пахтанье, сыр — все необходимое и составляющее часть его узаконенного пайка. Они доставляют ему мясо, шерсть для одежды, мех для тулупов, безрукавок и шапок, материал для черных курдских шатров. Из кожи выделываются меха для носки воды и изготовления масла, а также поплавки для плотов. Наконец, навоз употребляется в качестве топлива и удобрения для табака» [177, с. 59].
Английские ученые, побывавшие в некоторых селах Иракского Курдистана 35 лет спустя, дают идентичную характеристику курдскому скотоводческому хозяйству (см. [172, с. 364]). Из своих наблюдений они делают следующий вывод: «Становится ясно, что образ жизни в деревне Руста (Ревандузский район.— А. М.) очень прост и, возможно, очень мало изменился за последние три тысячи лет» [172, с. 366]. Однако из фактов, приведенных англичанами, как и из других материалов, становится очевидным, что это не совсем так. Вопреки утверждениям Дж. Галловея, представлявшего жизнь курдов как замершую на одной точке, здесь давно уже начался распад феодальных отношений, развиваются ремесло и торговля.
На примере горной деревушки Руста можно проследить жизнь оседлого населения, типичную для всех оседлых курдов Ирака. Основу хозяйства в этом уголке Курдистана составляют зерноводство и пастбищное скотоводство. По заключению английских ученых, «их экономика является смесью этих двух типов хозяйства с преобладанием пастушества» [172, с. 366].
Основу питания курдов составляют молоко и молочные продукты, мясо употребляется редко. Кочевник считает стадо главным капиталом, и молочный скот забивается лишь в особых случаях, а самцы обмениваются на зерно. Крупного рогатого скота у кочевников сравнительно немного, поскольку буйволы плохо переносят длительные переходы, к которым козы и овцы приспособлены лучше. Буйволы поэтому по большей части встречаются у полукочевников, которые используют их и как рабочий скот [114, с. 104].
Кроме животноводческих важными продуктами питания курдского населения являются хлеб (точнее, мука), рис и финики. Все курды регулярно пьют чай: из маленьких стаканов, без молока и с большим количеством сахара. Чаепитие является ритуалом, продолжающимся иногда по нескольку часов, одним из способов распространения новостей. Приезжего человека всегда приглашают на чай.
Что касается Турецкого Курдистана, то в конце 20-х — начале 30-х годов турецкие авторы характеризовали курдское хозяйство как натуральное. Так, Насит Хакка, описывая жизнь курдов Дерсима, отмечал, что скотоводство здесь является основным занятием населения, и имущество племен исчисляется в скоте. «Дерсимец,— писал Насит Хакка,— сам потребляет свое стадо: пьет молоко, ест мясо, масло, одевается в кожу и шерсть» [115, с. 57].
Скотоводство является в Турецком Курдистане главной отраслью сельского хозяйства. Им занимается 70% сельского населения Восточной Анатолии, на долю которой приходится 50% всего производства мяса, около 20% молока и более 23% шерсти, производимых в стране [67, с. 222].
Здесь в ходу наиболее древняя и примитивная форма скотоводства, игравшая господствующую роль в эпоху раннего феодализма. Это кочевое мясошерстное скотоводство, главным образом овцеводство. Наиболее распространены овцы породы караман [136, с. 87].
За последние десятилетия методы ведения скотоводческого хозяйства не улучшились: по-прежнему не существует зимних загонов, заготовка кормов на зиму не ведется. В суровые снежные зимы скот гибнет от холода и бескормицы. Ветеринарное обслуживание поставлено столь же плохо, как и 30—40 лет назад. В 50-х годах один ветеринарный врач приходился на 80 тыс. голов скота. Соответственно остальным традиционным методам, характерным для животноводства в Турецком Курдистане, выход его продукции до сих пор весьма низок.
Освоение новых пахотных земель осуществлялось почти исключительно за счет распашки лугов и пастбищ, площадь которых с 1938 по 1967 г., например, уменьшилась на 32%, в то время как поголовье скота увеличилось на 30%.
В Иранском Курдистане скотоводство также занимает видное место. Разводят здесь в основном овец. Крупный рогатый скот выращивают только в долинах, где основой сельского хозяйства является растениеводство. Свиней разводят очень редко (по религиозным соображениям).
Земледелие
Оседлые курды — в основном земледельцы. В отдаленных уголках Курдистана путешественники встречали заботливо обработанную землю, где каждый уголок тщательно был возделан, а поля шли террасами и имели хорошо продуманную ирригационную систему [114, с. 110]. Во всех частях Курдистана земли делятся на равнинные, требующие искусственного орошения, и горные — не орошаемые искусственно. Заливные земли отводят под однолетние культуры.
По природным и климатическим условиям территорию Иракского Курдистана можно разделить на две части. Основная — Центральная и Южная — часть целиком охватывает провинции Эрбиль, Сулейманию и часть провинции Мосул. В северную часть входит территория вокруг Ревандуза.
В Иракском Курдистане распространены как яровые, так и озимые культуры. В Южном Курдистане поля под озимыми не требуют орошения. Яровые же требуют частых поливок.
Главной зоной неполивного земледелия в Иракском Курдистане является район Эрбиля. Издавна Эрбильскую долину считали главной житницей Месопотамии. И в настоящее время почти все жители долины занимаются сельским хозяйством.
Лучшие поля горных общин в северной части Иракского Курдистана расположены ниже деревень на пологих склонах, где больше воды и богаче растительность (особенно много ореховых деревьев) и где толще слой почвы. Эти склоны обращены к югу, и потому террасы-поля получают максимальное количество солнечных лучей. Кроме того, горный хребет, возвышающийся на 2700 м, защищает их от северо-западных ветров (шимал, что по-арабски означает «север»). Но участков, пригодных для земледелия, здесь очень мало, хотя воды достаточно. Поэтому жители гор разводят в основном фруктовые сады; на полях здесь выращивают разные сорта бобовых.
В Эрбильской долине распространены в основном два сорта пшеницы — решгул («черный цветок»), идущая на муку грубого помола, главный продукт питания местного населения, и кандахари, дающая самую лучшую муку. В горах важнейшие сорта пшеницы — яровая бохари и озимая ганим. Яровую сеют в марте, вместе с ячменем, и убирают в июне, в то время как озимую сеют в августе и убирают в мае следующего года.
Пахота под осенние посевы начинается обычно в январе — феврале и продолжается до тех пор, пока почва остается влажной, обычно до конца апреля. От мая до августа на полях не увидишь людей, разве что кое-где высаживают еще огурцы и дыни (дыни — маленькие и сладкие, огурцы — короткие и толстые). Бахчевые культуры неполивные, но, чтобы они росли, в конце мая нужны дожди.
Курдский крестьянин мало знаком с севооборотом, но этот недостаток возмещается самой природой: в жаркую погоду распаханные земли покрываются верблюжьей колючкой и шауком (бобовое растение); колючки подсасывают воду к поверхности, а шаук обогащает почву; и то и другое употребляют затем на корм скоту, а зимой используют для отопления домов.
В августе — октябре сеют озимые. Там, где есть вода и где почва достаточно богата, за семь дней до посева землю поливают. Правда, это вызывает рост сорняков, но их уничтожают вспахиванием. В окрестностях Эрбиля этот метод поливного земледелия называется рабас. Хлеба, посеянные таким образом, созревают раньше и дают хорошие урожаи. По окончании сева все зависит от дождей, которые обычно выпадают здесь с середины ноября. Большую пользу приносят дожди пара1, после которых влага держится до наступления летней жары. Январь и февраль —самые влажные месяцы в году. Критическими месяцами являются март и апрель, когда осадки нужны по крайней мере раз в 10 дней. После 15 мая дожди уже мешают сбору урожая. Поздней осенью —в начале зимы (ноябрь — декабрь), как только проходит первый дождь, курды начинают пахать и засеивать те земли, которыми до этой поры по разным причинам пренебрегали (отсутствие тягловой силы и т. д.).
Уборка ячменя начинается в начале мая и продолжается до конца месяца, пшеницу убирают, как правило, в июне. В жатве обычно участвуют все: мужчины, женщины, дети. Многие неимущие горцы зимуют в долине и нанимаются на работу, чтобы что-нибудь принести домой. В годы английского господства в Ираке эти сапаны, как их называли, получали шестую часть собранного ими урожая [177, с. 100].
Снопы пшеницы доставляются на ток на вьючных животных; иногда это делают молодые женщины. Ток находится близ деревни и является общественной собственностью.
Иракский Курдистан славится своим табаком, который по занимаемой им площади является третьей после пшеницы и риса основной товарной сельскохозяйственной культурой. Табаководство составляет главное занятие населения окрестностей Мосула и Сулеймании, а также Шахризура.
Курды в течение столетий выращивают свои собственные сорта табака, очень любимые в Курдистане, но не особенно ценимые на рынке из-за большой хрупкости листа. После того как в Багдаде и его окрестностях было построено несколько сигаретных фабрик, земледельцы, поощряемые владельцами фабрик и правительством, понемногу стали приспосабливать свою продукцию к новым условиям.
Табак — летняя культура, и сажают его на небольших, хорошо орошаемых участках. Семена высеиваются в феврале, а рассаду пересаживают на поля в июне. Всходы тщательно пропалывают и окучивают, и в августе на полях зеленеют длинные аккуратные ряды табака. В первые недели сентября листья срезают для сушки, и в это время на обочинах полей можно видеть листья, нанизанные на нити, натянутые между кольями. Когда же начинаются дожди (приблизительно в середине сентября), листья сушат на стеллажах в домах или в специальных сараях. Затем табак отвозится в город для сортировки и продажи.
Сельское хозяйство является главным занятием и в Турецком Курдистане.
Одной из особенностей развития курдской деревни в Турции является тесное переплетение феодальных и капиталистических отношений. Наличие в стране феодальных отношений, а также пережитков родо-племенного строя сдерживает социальное, экономическое и политическое развитие Турецкого Курдистана. Такое положение дел вполне устраивает правящие круги страны, ибо помогает держать курдский народ в повиновении.
Отсталость земледелия в Турецком Курдистане проявляется, в частности, в отсутствии сортовых семян. Распределением семенного фонда занимаются государственные фермы и селекционные станции. Однако вся их деятельность направлена на оказание помощи помещикам и зажиточным крестьянам, ибо цены, по которым продаются эти семена, мало доступны для крестьян.
В курдских районах Турции, как и 100—200 лет назад, господствует трехпольная система земледелия, а в некоторых районах даже двухпольная [203, с. 39]. Отставание земледелия в Турецком Курдистане является следствием и неравномерного распределения в стране сельскохозяйственных машин и инвентаря. Большая часть сельскохозяйственной техники сосредоточена в Западной Турции, т. е. в тех районах, где развиты капиталистические отношения. Что же касается Восточной Турции, то еще совсем недавно в вилайетах (теперь илах) Бингёль, Битлис, Тунджели и Хеккяри, населенных курдами, насчитывалось всего 50 тракторов.
Основной летней культурой, которая выращивается на равнинах и в некоторых горных районах Иранского Курдистана, является рис. Почти везде разводят сорт джирда, который дает крупное и сочное зерно. Иногда выращивают более тонкие и легкие сорта — амбар и садри. Но они менее питательны и не находят сбыта на месте. Рис сеют в марте, а урожай снимают в октябре.
На севере Иранского Курдистана к наиболее плодородным земледельческим районам относятся долины Курдистанского хребта —Дешт, Дештебель, Мергевер, Тергевер, Брадост. Основные сельскохозяйственные культуры здесь пшеница, ячмень, кукуруза, чечевица, сахарная свекла, хлопчатник, табак. Их выращиванием занято население и центральных районов Иранского Курдистана (Эсфандабада, Чардоли, Гуме, Равруда, Талатерзана, Эйлага, Ошнуйе, Мехабада и др.). В южной части Иранского Курдистана сельским хозяйством занимаются в районах Ревансора, Паве, Каратура, Джеванруда, Кумаси, Авромана, Меривана, Харунабада. Основные культуры здесь —зерновые и бобовые.
Из бобовых культур наиболее популярны маш, нукуд и кунжут восточный, который используют в качестве приправы при выпечке хлеба и лепешек, а также для выжимания масла. Бобовые являются озимой культурой, которую сажают сразу после уборки зерновых. Три местные разновидности бобовых, мало отличающиеся друг от друга, все с мелкими зернами, напоминают бобовые, выращиваемые во Франции. Из других культур выращивают кукурузу и хлопчатник.
В горных районах выращивают просо, в основном гигантский сорт харзин и более мелкий духн. Оба сорта сеют в июне и убирают в конце августа — сентябре. Сеют также яровую пшеницу, которая требует орошения.
Из технических культур в Иранском Курдистане выращивают также сахарную свеклу (в окрестностях Урмии на севере, Миандоаба — в центральной части и вокруг Шахабада — в южной части страны).
По окончании уборки урожай делится в присутствии арендатора и агента помещика. В некоторых местностях (в Сулдузе и Мехабаде, например) назначается специальный надзиратель серкар, который следит за разделом урожая.
Главная техническая культура в Сирийском Курдистане — хлопчатник. Хлопковых плантаций больше всего в мухафазах Халеб, Хасеке, Хама и Рака.
Объем сельскохозяйственной продукции курдских районов Сирии был весьма значителен еще в начале XX в. [43, с. 80]. До настоящего времени здесь выращивают в основном зерновые культуры.
Пшеницу сеют на богарных землях в мухафазах Хасеке, Хама, Халеб. Климатические условия Сирии очень выгодны для выращивания твердой пшеницы. Из местных сортов можно отметить хаурани, хамари и баяди. На сирийскую пшеницу большой спрос в Европе, особенно в Италии, где ее используют для производства макарон и кондитерских изделий [58, с. 146].
После пшеницы самой распространенной зерновой культурой является ячмень, который выращивают в тех же районах.
В горных районах основной поливной культурой является табак.
Повсюду в Курдистане на орошаемых землях выращивают бахчевые и овощные культуры: арбузы, огурцы, тыкву, томаты, лук, баклажаны, бамию, а зимой — репу, редис, свеклу, сельдерей, кресс-салат, шпинат, артишок. Разводят также картофель [172, с. 364].
Склоны гор покрыты виноградниками. Здесь выращивают без орошения небольшой черный виноград, созревающий в августе— декабре. На равнинах и в горах можно встретить и орошаемые виноградники. В Иранском Курдистане выращивают до 20 различных сортов винограда [46, с. 227]. В Иракском Курдистане вокруг горных деревень, а частично и на равнинах, выращивают персики, сливы, абрикосы, яблоки, груши, гранаты, инжир. Селение Шаклавах примечательно своими фруктовыми садами. Садоводство широко развито и в Иранском Курдистане— в основном в районах Керманшаха, Мехабада, Хасанабада, Пилясавара, где выращивают черешню, абрикосы, сливы, персики, шелковицу.
Немалое значение для курдского населения имеет лесной промысел. В лесах Курдистана много грецкого ореха. Его древесина шла, в частности, на изготовление плугов [172, с. 365].
Из дикорастущих деревьев в большом количестве встречается дуб. Начиная с 20-х годов широко культивируется быстрорастущий аспиндор, разновидность серебристого тополя.
В Иранском Курдистане лесной промысел распространен преимущественно на северо-западе, близ границы с Турцией. Им занимается и население южных районов (Кумаси, Авромана и некоторых других). В промысле заняты не только мужчины, но и женщины. На равнинах, где нет больших лесов, всячески поощряются посадки деревьев вдоль каналов.
Важное экспортное значение имеет чернильный орешек, который встречается на низкорослом дубе, в частности в Южном Тавре. Собирают также камедь. Большую ценность представляют и плоды сумаха, которые являются хорошей приправой к мясным и другим блюдам.
Равнины Иракского Курдистана имеют благоприятные условия для получения артезианской воды. Почва здесь отличная, и в случае сооружения колодцев можно было бы выращивать здесь пшеницу, рис, сахарную свеклу и хлопчатник.
Агротехническая база
Техническая оснащенность сельского хозяйства в Курдистане находится на низком уровне. Основные орудия производства сохраняются почти неизменными на протяжении столетий. Землю распахивают традиционным плугом, в который впрягают тягловый скот (главным образом быков, иногда лошадей). За год пара быков, которая тащит плуг, распахивает около 3—5 га. Об удобрении основных культур (пшеницы, ячменя, бобовых, риса) ничего не известно.
Норвежский ученый Фредерик Барт, побывавший в Южном Курдистане в конце 40-х годов нашего века, так описывает состояние земледельческого хозяйства в районе Сулеймании (Иракский Курдистан): «Техника производства в общем очень мало развита. Методы земледелия крайне просты, в особенности в отношении основных зерновых культур. Здесь больше полагаются на соответствие этой культуры почве. Поэтому урожаи низки и приходится вспахивать больше земли, чем нужно на душу населения» [153, с. 18—19].
Примитивным способом обрабатывают землю и в других частях Курдистана. В Иранском Курдистане используют деревянную соху, в которую впрягают одну или две пары быков. Земля (за исключением огородов и участков, предназначенных под технические культуры) не удобряется. О. Л. Вильчевский пишет, что метод земледелия здесь примитивен, он фактически не изменился на протяжении нескольких столетий. Земля обрабатывается плугом, который может пахать на глубину не более 10—12 см [60, с. 188]. Обмолот урожая — долгий и сложный процесс. Обычно это дженджер или гэра.
Дженджер — обмолот с помощью небольшой повозки с острыми зубцами-шипами на колесах (дженджер), в которую впрягают животное; на повозку садится человек, чтобы сделать ее тяжелей. Животное гонят вокруг столба и зубцами колес обмолачивают колосья, лежащие на земле. В обычных условиях обмолот урожая с 1 га (800—1000 кг) длится целую неделю.
Гэра—это обмолот тех же расстеленных на земле тока колосьев с помощью быков (обычно 5—-10 голов), которых гоняют по кругу. Этот метод еще более примитивен и утомителен, чем дженджер, и на такой обмолот уходит еще больше времени. Недаром курдская поговорка гласит: «Пока кончишь гэру с одним быком, кровь превратится в воду» [173, с. 174]. При этом неизбежны большие потери зерна.
Аналогичную картину рисует и английский этнограф Галловей, наблюдавший в конце 50-х годов в отдаленных горных деревнях Иракского Курдистана уборку зерновых. Он пишет: «Зерновые убираются вручную, после чего их связывают в маленькие снопы, которые ставятся вокруг тока колосьями к центру; ток подготавливают заранее: его покрывают мелко нарезанной соломой, которую прокатывают тяжелым каменным катком; несколько мулов, ослов, быков или коров запрягают в одну упряжку (обычно используют четырех животных), затем их гоняют по току, и таким образом зерно вымолачивается из колосьев. После многих утомительных часов обмолота солому убирают с тока (она идет впоследствии на корм) и начинают веять зерно. Для этой цели пользуются вилами с пятью зубьями. Много зерна затаптывается, а также теряется из-за сильного ветра. Зерно хранят дома в больших самодельных мешках; лишь незначительная часть зерна идет на рынок» [172, с. 364].
Лишь немногие землевладельцы в состоянии купить сельскохозяйственные машины, и производительность труда в сельском хозяйстве Курдистана остается очень низкой [173, с. 91].
Урожай подсчитывается не на обработанный гектар, а на количество посеянного зерна. Например, в Иранском Курдистане на 100 кг семенного зерна можно получить от 400 до 2 тыс. кг, но обычно это 500—700 кг [187, с. 365]. Средний урожай пшеницы, по официальным данным,— 600—800 кг с гектара [260, 17.Хl и 6.Хll.1962].
Согласно приблизительным данным, из 1 млн. га обрабатываемой в Иранском Курдистане земли 60% орошается, остальная часть возделывается без орошения. По действующему здесь обычаю, воду, как «дар божий», нельзя ни покупать, ни продавать. Тем не менее там, где воды недостает, она составляет нередко частную собственность. Совершенно очевидно, что такое невозможно в тех районах, где воды достаточно.
Орошение в основном осуществляется из рек и каналов. Используются также подземные воды. Предпочтение отдается насосам с электродвигателями и артезианским колодцам. Однако пo сей день их далеко не достаточно.
Право пользования водой из каналов, отведенных из реки, принадлежит тем, кто строил канал. Если канал хотят подвести к участку, принадлежащему помещику и не сданному в аренду, для этого часто используется барщинный труд. Если же земля находится в пользовании крестьян, они обычно строят канал коллективно и коллективно же его эксплуатируют.
Как правило, вода канала распределяется по расписанию: каждый крестьянин имеет право пользоваться ею определенное количество часов или дней в неделю, в зависимости от местных условий. Официальное лицо, ответственное за орошение (мираб), в большинстве случаев назначается помещиком, а иногда выбирается крестьянами.
Летом, особенно в засушливые годы, проблема воды становится еще более острой: земли, расположенные далеко от источника, обычно получают меньше воды, и частично она испаряется, прежде чем достигает этих участков. Естественно, такое положение дел рождает порой даже крупные инциденты: иногда целые районы поднимаются друг против друга, и стычки заканчиваются кровопролитием. Помещики же используют недостаток воды для давления на крестьян.
Таким образом, крестьянин фактически привязан не только к земле, но и к воде. А помещики и официальные лица, особенно жандармерия, используют споры из-за воды, чтобы ослабить солидарность крестьян.
Отсталые аграрные отношения, чрезвычайно низкий уровень техники и отсутствие специалистов — основные причины низкого уровня сельскохозяйственного производства во всех частях Курдистана.
Положение сельских трудящихся
Безземельные крестьяне и сельскохозяйственные рабочие составляют в Курдистане подавляющее большинство сельского населения. Обе эти группы живут в крайней нищете. Помимо жестокой прямой эксплуатации эта основная часть курдских трудящихся подвергается и эксплуатации посредством косвенных налогов. В Иранском Курдистане из трех основных сельскохозяйственных культур (пшеница, табак и сахарная свекла) на две (табак и свеклу) существует государственная монополия. Государственные учреждения при покупке табака оценивают его в зависимости от качества. Продается же он по цене, значительно превышающей закупочную. Так, в Урмии власти скупали табак по 27 риалов, а продавали по 450 риалов за 1 кг [127, с. 164].
Такой же порядок существовал и при закупке сахарной свеклы. Сахарные заводы платили по 780 риалов и по 6 кг сахара за тонну сахарной свеклы. Из тонны свеклы получают 150 кг сахара, которые государство продавало за 3 тыс. риалов.
Максимальные затраты на переработку 1 т — 600 риалов. Таким образом, чистый доход государства составлял 1500 риалов на тонну свеклы. Только в 1959 г. чистая прибыль государства превысила 300 млн. риалов [173, с. 170].
Таковы методы, с помощью которых правящие круги Ирана эксплуатировали курдские крестьянские массы. Кроме того, во всем Курдистане безжалостно грабят крестьян помещики и ростовщики. Обычный процент, который они берут, ссуживая земледельцев, 25 (так называемый алам).
В Иранском Курдистане доход крестьянина не может обеспечить его семье даже прожиточного минимума. «Курдский крестьянин живет в крайней нищете»,— сообщает иранский географ Хамадани. «В Курдистане крестьянин ничего не имеет»,— пишет профессор Бахрами (цит. по [173, с. 171]).
Член Верховного суда США Уильям Дуглас рисует следующую картину, типичную для Южного Курдистана: «Абдолла земли не имеет, землю не обрабатывает, имеет 6 коров и 15 овец, содержит семью из 10 человек. Эмани земли не имеет и не обрабатывает, имеет 4 телят и 20 овец, содержит семью из двух человек. Хосейн земли не имеет, арендует участок под пшеницу у купца в Хоремабаде, его доля составляла 20% урожая,- который в том году составил 300 пудов; имеет 4 коров и 30 овец, содержит семью из пяти человек. Таги земли не имеет и не обрабатывает, имеет 2 коровы и 20 овец, содержит семью из четырех человек» [161, с. 103].
Годовой бюджет безземельного крестьянина, имеющего один джофт (пару быков), равен 1695 риалам [261, 2, 9 и 12.VII.1953]. Газета «Эттелаат» оценивала минимальные расходы на нужды семьи из четырех человек в 11 640 риалов в год (около 40 долл. на человека). В Курдской же безземельной крестьянской семье (в среднем из пяти человек) доход на всю семью составляет приблизительно 30 долл. в год. Для сельскохозяйственного рабочего эта цифра еще ниже—15 долл. Годовой доход пастуха приблизительно такой же.
В 60-х годах на 26 долл. (1950 риалов) крестьянин мог купить: 3 м дешевого хлопчатобумажного (зимнего) материала (300 риалов), 3 м легкого летнего материала или одну мужскую рубаху (50 риалов), пару резиновых сапог (100 риалов), 150 кг муки (750 риалов), 1 кг чая (150 риалов), 12 кг сахара (300 риалов), 6 кг сыра (300 риалов) [173, с. 171 —172].
Приведенные цифры показывают, как мал бюджет курдской семьи и насколько он не соответствует ее минимальным нуждам. Согласно этим данным, крестьянин вынужден, в сущности, жить на сухом хлебе. Он должен обходиться и без света, так как не может купить керосина; не может быть речи и о том, чтобы дать детям образование или пользоваться услугами врача. Каков же жизненный уровень сельскохозяйственного рабочего или пастуха, доход которых составляет даже не 26, а лишь 15 долл. в год.
В то же время крупные землевладельцы Курдистана получают приблизительно 20% национального дохода. Годовой доход этой группы составляет 5600 долл. на человека. Владельцам больших стад принадлежит 24% национального дохода, а их индивидуальный доход 3300 долл. в год. На средних землевладельцев приходится 5% национального дохода, т. е. более 500 долл. в год на человека. Средний доход зажиточного крестьянина составляет приблизительно 120 долл., а середняка 60 долл. в год. Годовой доход среднего владельца скота несколько выше 160 долл. [173, с. 167 168].
Анализ приведенных цифр красноречиво говорит о неравенстве среди сельского населения Курдистана: на 1% приходится 44% всего национального дохода, в то время как доход 87% населения недостаточен для того, чтобы обеспечить самые элементарные нужды повседневной жизни.
Ужасающая картина жилищных условий крестьян. Как правило, дом курдского крестьянина имеет всего одну комнату, в которой и живет вся семья. X. Биндер, посетивший Курдистан в прошлом столетии, писал: «Я измерил две такие комнаты. В одной из них (3,5 м длиной, 3 м шириной, 2 м высотой) жили мужчина, 2 женщины и 2 осла. В другой комнате (5 м длины, 3 м ширины и 2 м высоты) жили муж с женой, их дочь с мужем, двое детей, пара быков, 2 осла и 4 овцы» [154, с. 351]. Если эти данные сравнить с сегодняшними, увидим, что в этом отношении не произошло существенных изменений.
В наше время, как и в прошлом, основная часть сельскохозяйственной продукции потребляется самим населением Курдистана, но все более значительная часть продуктов земледелия приобретает товарное значение идет на продажу либо в города самого Курдистана, либо в другие области Ирана, Ирака или Турции.
ГОРОДА И ГОРОДСКАЯ ЖИЗНЬ.
СОСТОЯНИЕ РЕМЕСЕЛ И ТОРГОВЛЯ
Турецкий Курдистан
Иностранные путешественники и исследователи редко обращали внимание на экономический аспект жизни курдского общества. Лишь очень немногие касались этого вопроса. Эти немногочисленные сведения иногда относятся к давнему прошлому, но не потеряли для нас интереса, во-первых, потому, что в силу географических и исторических причин экономика Курдистана развивалась очень медленными темпами и не претерпела значительных изменений, а во-вторых, потому что позволяют сравнить данные прошлого века с сегодняшними. Поэтому при освещении экономической жизни Курдистана нам часто придется апеллировать к русским и зарубежным авторам XIX в.
Друвилю, Жоберу, Тейлору, Маевскому, Томилову, Термену, Маломе и др.
Труды, исследования и сообщения этих авторов еще раз напоминают нам о том, что Курдистан — это не только страна гор, кочевых или оседлых племен, но и страна древних городов, где сложились известные традиции ремесла и через которые проходили многочисленные караванные и торговые пути.
По свидетельству А. Жобера, еще в начале XIX в. Курдистан был основным центром, снабжавшим скотом Багдад, Стамбул, Дамаск. Из Курдистана шли шерсть и шерстяные изделия, мед, чернильный орешек, камедь, некоторые краски. В Курдистан ввозились оружие, бумажные и шелковые ткани, сахар и ряд других товаров.
В торговле растительными продуктами самое важное место занимала продажа чернильного орешка, камеди, корня марены и плодов фисташкового дерева, из которого курды получали особого рода масло, идущее на изготовление мыла. Из вывозимой шерсти особенно ценилась ангорская, о чем, в частности, сообщал английский консул в Диярбакыре Д. Тейлор. Он же писал о шерстяных плащах и шалях, «отличающихся отделкой и разнообразием цветов и узоров, свидетельствующих о необыкновенном врожденном вкусе курдских женщин», а также о диярбакырских шелковых тканях, которые «по своей большой дешевизне покупаются… на всем пространстве между Диярбакыром и Черным морем». По данным Тейлора, к середине XIX в. Курдистан ежегодно продавал товаров на общую сумму более 700 тыс. ф. ст. (см. [130, с. 79—80]).
Современник Тейлора, русский путешественник Малома, писал об экономике казы Джуламерк (Челемерик) Ванского вилайета: В казе Джуламерк… добывают чернильные орешки и вывозят в Мосул и Персию на продажу. В год приблизительно считают в продажу орешков до 30 тыс. кантаров (кантар = 15 пудам)… меду продается в год до 15 тыс. батманов… Продают в Ван, Мосул и на месте. Воск продают в Мосул и Персию… сеют табак и вывозят на продажу в Персию, Мосул и Ван… Из красильных растений есть дерево, называемое аладжагри, из плодов которого приготовляют желтую краску для окраски софьяна… продают много в Алеппо и Персию. Шерсть овечья идет в продажу… продают в Мосул. Продают и овец большими партиями до 10 000 голов, преимущественно в Мосул, Алеппо, Дамаск, Кайсери…» Продажа всех перечисленных продуктов производилась на месте приезжими купцами, так как местные жители, избегая таможни, не решались выезжать из своих деревень. Купцы (главным образом евреи, армяне и турки) были из Тебриза, Урмии, Кашана. Железные и свинцовые руды добывались местными жителями скрытно от турецкого правительства. Руду ежегодно (до 30 тыс. кантаров) вымолили в Стамбул, Багдад и Индию» [98, т. 2, с. 87].
Многие арабские, персидские и еврейские купцы выступали на рынке Курдистана как агенты иностранного капитала, скупая сырье и сбывая иноземные товары. Эти компрадорские элементы, извлекавшие значительные выгоды из своих экономических связей с иностранным капиталом, ориентировались на европейские державы.
Широкие связи имели также влиятельные курдские купцы. Они содержали своих агентов в Халебе и Багдаде, курдские -фирмы были даже в Марселе [177, с. 108]. По свидетельству У. Хея, многие курдские купцы во время английской оккупации нажили большие состояния на валютных сделках.
Вовлечение Курдистана в систему мирового капиталистического хозяйства, развитие внутренней и внешней торговли способствовали росту курдской буржуазии. Вместе с тем в силу внутренних (медленное развитие промышленности) и внешних (засилье европейского капитала) причин национальная буржуазия была слаба; она занималась преимущественно торговлей и ростовщичеством, приобретала земли, скупала скот. В результате буржуазия не только не противостояла феодалам, но, наоборот, выступала в союзе с ними.
В XIX в. торговля в Курдистане носила уже довольно оживленный характер. Развитие торговли благоприятно влияло на рост городов. Однако облик курдского города к началу XX в. мало изменился. Строительные материалы использовались те же, что и раньше, в конструкции домов, мечетей и базаров не наблюдалось никаких перемен. Улицы были узкими, неустроенными [195, с. 19]. Кварталы городов, расположенных вдоль рек, соединялись паромами или плавучими мостами. Только в крупных городах улицы освещались немногочисленными масляными лампами. Как правило, водопровода не существовало. Воду брали из рек или колодцев и доставляли в кожаных мешках на ослах. Грязь и зловоние были характерными чертами курдских городов.
В городах жили и многие крупные землевладельцы. Основным источником дохода для них было зерно, на торговле которым многие разбогатели и в период первой мировой войны. Городские аги и шейхи стремились увеличивать свои владения, не уступая вождям племен. Городские жители — владельцы земли стремились к респектабельности и добивались звания эфенди. По словам Хея, все турецкие государственные учреждения до войны были заполнены этими эфенди [177, с. 85]. Как свидетельствует Лонгригг, эфенди были многочисленным и влиятельным социальным слоем (см. [193, с. 35, 45]), воспринявшим турецкую культуру. Это были представители зарождавшейся местной буржуазии, связующее звено между турками и коренными жителями Курдистана.
Помимо торговцев большой процент горожан составляли ремесленники (кожевники, войлочники, ковровщицы и т. п.), а также караванджи — владельцы мулов и ослов.
В мелких городах общественная атмосфера и образ жизни в значительной степени зависели от местных условий. Одни города служили просто местом отдыха караванов или рынками сбыта сельскохозяйственных продуктов. Другие играли роль гарнизонных центров (Киркук). Некоторые представляли собой административные центры крупных курдских племен (Халабджа, например, была центром конфедерации джаф).
Горожане и сельские жители не любили и презирали друг друга. Так, по словам Хея, жители Эрбиля относились к сельским курдам пренебрежительно, называя их грубыми и необразованными, а сельские курды считали горожан изнеженными и развращенными [177, с. 86].
Одним из главных административных центров Турецкого Курдистана был Диярбакыр (древний Амид). В Диярбакыре было много древних христианских церквей, в большинстве затем переделанных в мечети, поэтому многие минареты имеют здесь вид четырехугольных башен (бывшие колокольни). По свидетельству русского путешественника П. Томилова, побывавшего в Диярбакыре в начале XX в., численность жителей города достигала 35 тыс. Из них большинство составляли курды ахлихакк (см. ниже).
Диярбакыр был крупным торговым центром, куда съезжались купцы со всего вилайета. Через город некогда проходили торговые пути, связывавшие, с одной стороны, берега Черного моря с Мосулом и Багдадом, а с другой — северную Сирию с областью оз. Ван и северо-востоком Ирака.
Из товаров местного производства на рынках Диярбакыра можно было встретить плотные и красивые шелковые ткани, гладкие и узорные; полосатую бумазею, носящую название шайтан-без («чертова материя»); серебряные ажурные поделки; сафьяновую обувь и т. п.
Производство всех этих изделий носило кустарный характер. Материи ткались на небольших примитивных станках. Шелковые нитки для них изготовлялись на месте, а бумажные привозились главным образом из Ливерпуля. Выделка сафьяна достигла здесь совершенства благодаря обилию чернильного орешка. Постепенно, однако, изделия местного производства начали вытесняться на городских рынках европейскими товарами, что особенно отрицательно сказалось на положении местных ткачей [134, ч. 1, с. 260].
Диярбакыр является традиционным образовательным центром, известным как религиозными, так и светскими общеобразовательными и профессиональными учебными заведениями.
Важную роль в торговых связях Турецкого Курдистана с северо-восточной частью Ирака (Иракским Курдистаном) выполнял г. Мардин, который в начале XX в. был административным центром санджака. Путешественники характеризуют его как «большой красивый город» юго-восточной Анатолии. Он расположен в центре путей, веером расходящихся во все стороны: в Диярбакыр, Мидиат, Нисибин, Мосул, Урфу и т. д.
Город тянется на протяжении нескольких километров вдоль южного склона Мардинских гор (древнего Масиуса). Его окружают крепостные стены с четырьмя воротами, которые в свое время не сумел взять Тимур. Белые каменные дома живописными террасами сбегают по склону горы. 50—60 лет назад в городе насчитывалось 8 тыс. дворов (около 40 тыс. жителей). Большинство составляли курды. Кроме курдов, турок и арабов в Мардине проживали армяне и ассирийцы.
Городские базары тянутся через весь город. Сюда стекаются жители окрестных районов, в том числе кочевники, для продажи своих продуктов и покупки городских и импортных товаров. Мардин испытывает трудности с водоснабжением.
Своими хлопчатобумажными тканями и изделиями из шерсти (абы, паласы и т. п.), а также примитивными кремниевыми ружьями и пистолетами славился город Мидиат. Из него вывозили шерсть (козью, овечью), кожи, краски, меха, масло и т. п. [134, ч. 1, с. 271].
Из прочих курдских городов Турции можно назвать Нусайбин, Сиирт и несколько других.
Кемалистская революция вызвала оживление экономической активности в Турецком Курдистане. Строительство железных и шоссейных дорог стимулировало экономическое развитие страны. Железная дорога дошла до Диярбакыра и Эрзурума, до иранской границы, прошла вдоль оз. Ван и из Диярбакыра на север Ирака. Она непосредственно связала Турцию с Ираком, минуя сирийскую территорию (линия Мосул—Мардин—Килис). Линия Йолчаты—Маден—Диярбакыр—Курталан служит для перевозки медной (Эрганы, Маден) и хромовой (Гюлеман) руды и нефтепродуктов (Батман) [136, с. 127].
Вне железнодорожного сообщения остается г. Урфа, через который проходит шоссейная дорога Измир—Денизли—Анталья—Адана—Нусайбин и далее на Сирию и Ирак. Шоссейная дорога из Измира в Иран проходит через г. Диярбакыр. Черезнего же проходит и шоссейная дорога из Трабзона и Элязыга на Кызылтепе, а также южная шоссейная дорога через Битлис, Башкале, Шивелян, Юксекова на Баджирге (на иранской территории).
Последние два-три десятилетия на всей территории Восточной Турции, в том числе и в районах, населенных курдами, сравнительно быстро развиваются капиталистические формы хозяйства в земледелии и животноводстве. Отмечен и рост промышленности. В ряде городов Курдистана появились предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. Так, в Элязыге построен сахарный завод, перерабатывающий выращиваемую в близлежащих зонах сахарную свеклу, в Диярбакыре — текстильная фабрика, в Урфе, Элязыге и Диярбакыре — мясоконсервные заводы и другие предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. Все возрастающую роль в экономике Турецкого Курдистана играет добывающая промышленность (здесь находятся важные центры добычи нефти, а также железной, медной и хромовой руды).
Однако до сих пор в Турецком Курдистане встречаются районы, где даже рыночная торговля не получила значительного развития. Крестьяне нередко вообще не имеют связи с рынком, не располагая товарными излишками производимой ими продукции и довольствуясь тем, что производят сами. В деревнях, удаленных от экономических центров и транспортных артерий, по-прежнему господствуют скупщики и ростовщики, реализующие продукцию мелких товаропроизводителей.
Несмотря на развитие транспортных средств, рост городов в Турецком Курдистане значительно отстает от роста их в других районах Турции. Число городских жителей в Курдистане не составляет даже четверти всего населения, тогда как в Турции в целом он составляет треть. Кроме того, курдские города заметно отличаются от городов Западной и Средней Турции по благоустройству. В крупнейших курдских городах, таких, как Диярбакыр, Урфа, Элязыг, в каждом из которых в настоящее время проживает свыше 100 тыс. жителей, до сих пор нет центрального водоснабжения, канализации и отопления [136, с. 226].
Турецкий Курдистан продолжает оставаться отсталым экономическим районом, в котором нет крупных промышленных предприятий. Промышленность представлена здесь в основном небольшими кустарными предприятиями мануфактурного типа. Все добываемые полезные ископаемые и нефть перерабатываются в других районах страны. Часть этих богатств вывозится за границу.
В экономической жизни курдских городов, как и в политической, большую роль играет курдская крупная буржуазия (промышленная, земледельческая и торговая). Промышленная буржуазия, сравнительно малочисленная, действует большей частью за пределами Курдистана, в других районах Турции. Земледельческая буржуазия тесно связана с находящейся у власти местной турецкой буржуазией. Из трех упомянутых групп самая многочисленная — торговая буржуазия. Она также пользуется доверием правящих кругов Турции, но при случае использует в своих интересах курдский национальный вопрос.
В экономической жизни города заметную роль играет и курдская мелкая буржуазия, включающая в себя мелких промышленников, клерикальные элементы, ремесленников, учителей и служащих. Представители мелкой буржуазии играют ведущую роль в курдском национально-освободительном движении.
Из всех социальных групп Курдистана самую многочисленную составляют полупролетарские элементы. К этой группе относится огромная армия безработных и сезонных рабочих. Это наиболее угнетенная социальная категория. Она может играть и играет важную роль в курдском движении, составляя его базу.
Что касается пролетариата Курдистана, то он сейчас составляет приблизительно 5% всего пролетариата Турции и занят в основном на нефтеперегонных, цементных и прядильных предприятиях, на железнодорожном и других видах транспорта. Несмотря на свою малочисленность, курдский пролетариат играет все более важную роль в национально-освободительном движении.
Иракский Курдистан
В Ираке курдское население в основном сосредоточено на северо-востоке страны. До распада Османской империи Ирак делился на три вилайета — Багдадский, Басорский и Мосулский. Иракский Курдистан входил в состав последнего с центром в г. Мосуле. В середине XIX в., по свидетельству русского путешественника И. Березина, в городе жили курды, арабы, турки, ассирийцы и евреи — всего около 30 тыс. человек [53. с. 182]. Это был третий по значению город Ирака.
Несмотря на то что Мосул стоял на перекрестке торговых, путей, ведущих из Анатолии к Багдаду и Персидскому заливу и от Средиземного моря — через Месопотамию в Иран, он не стал мировым торговым центром (см. [134, ч. 1, с. 285]). Упадку значения Мосула как центра торговли способствовало, в частности, перемещение караванного пути из Халеба непосредственно в Багдад, минуя Мосул. Однако в местной торговле значение Мосула весьма велико. Жители окрестных деревень привозили на рынок сельскохозяйственные продукты. Сюда же стекались и бедуины близлежащих кочевий для меновой торговли.
Плодородные земли вокруг Мосула принадлежали в основном богатым горожанам, которые отдавали их в аренду крестьянам [102, с. 50].
В Мосуле действовала мануфактура по производству папиросной бумаги 1[83, с. 54]. Местные ремесленники занимались выделкой кожи, производством бумажных, шерстяных и шелковых тканей, находивших сбыт не только у местного населения [134, ч. 1, с. 286]. Европейские товары прибывали в Мосул главным образом с берегов Средиземного моря — караванами через Халеб на Диярбакыр, а оттуда на келеках (плотах) — по Тигру.
Из других городов северо-востока Ирака следует отметить Дохук, Эрбиль, Алтынкёпрю, Киркук, Туз-Хурматли, Салахию и Каратепе. Все они были расположены на главной коммуникационной линии, которая соединяла столицу Османской империи с Мосулом и Багдадом. Здесь жило много семей турецких гражданских и военных лиц. Именно эта часть населения вместе с отуречившимися местными жителями составляла главную опору турецкой власти в Иракском Курдистане.
Самым крупным из названных городов был Киркук. Здесь располагался главный турецкий гарнизон.
Еще в XVIII в. Киркук был центром османской провинции (санджака) Шахризор, включавшей территорию нынешних мухафаз Киркука, Эрбиля и (номинально) Сулеймании. После административных реформ в Ираке, проведенных Мидхат-пашой в 1869—1872 гг., и образования Мосульского вилайета (1879г.) название Шахризор распространялось только на санджак Киркук, который охватывал территорию, соответствующую нынешним областям Киркук и Эрбиль, а исторический Шахризур оказался в новом санджаке — Сулеймания. Но Киркук оставался важным опорным пунктом и гарнизонным городом турок. Благодаря преобладанию здесь турецкого населения он с давних пор являлся еще и центром набора гражданских служащих и жандармерии, на которых могло положиться османское правительство.
До первой мировой войны население Киркука составляло около 30 тыс. человек [177, с. 81; 195, с. 53]. Большинство кварталов было заселено турками. Население города в основном говорило по-турецки. Однако часть влиятельных аристократических семей города — курдского происхождения, хотя они и называли себя турками. Среди них — Нафтчи-заде (владельцы нефтепромыслов), Якуби-заде (землевладельцы из курдского племени зенгене), Кердары (купцы и помещики) и др.
После распада Османской империи влиятельные круги пополнились гражданскими и военными лицами, достигшими высоких должностей на турецкой службе. Большим авторитетом в городе пользовался, в частности, Сайд Ахмед Ханаках из курдского рода Барзанджи, член ордена накшбанди, оказавший большое влияние на своих последователей [165, с. 265].
Киркук был и торговым центром, и немалым влиянием пользовались здесь городские буржуазные круги, представляли которые в основном ассиро-халдейцы и евреи. Некоторые из них одновременно были и крупными помещиками [165, с. 266 267].
Важным административным центром Иракского Курдистана являлся древний курдский город Эрбиль [195, с. 53].
В Эрбиле курды составляли большинство населения. Многие курды имели дома и землю. Зажиточным ага принадлежали великолепные особняки с мраморными мозаичными полами. В этих домах они принимали соплеменников. Каждый курдский предводитель являлся клиентом какого-либо аги в городе. Эти связи переходили из поколения в поколение. Городской ага не требовал платы за гостеприимство, но существовал обычай посылать ему время от времени подарки (сыр, фрукты) из деревни. Кроме того, вожди присматривали за порядком в деревенских владениях своих патронов, а те, в свою очередь, выступали в качестве представителей племени в Эрбиле [177, с. 84].
На острове посреди р. Малый Заб, соединенном с берегами двумя мостами, расположен небольшой курдский город Алтынкёпрю. Своим существованием город обязан торговле. Вторую после курдов группу населения города составляют ортодоксальные туркмены-сунниты. Деревни вокруг Алтынкепрю в основном курдские.
Из других курдских городов на пути из Стамбула в Багдад следует отметить Салахию (ныне Кифр) узел караванных путей. К началу XX в. Салахия, с населением около 2 тыс. человек, была вторым городом в санджаке Сулеймания. Вплоть до открытия железной дороги Багдад Киркук она оставалась важным торговым центром [165, с. 247].
Дома в Кифре строились из белого камня из каменоломен близ города. Это один из самых чистых городов Иракского Курдистана. В его окрестностях находятся залежи природного асфальта.
После первой мировой войны выросло значение Сулеймании (90% населения курды). Состоятельные торговцы Сулеймании вывозили табак в Багдад и Мосул, а также в города Иранского Курдистана Бане, Секкез, Сенне. Отсюда на юг Ирака (в Басру) вывозили также чернильный орешек, который затем шел на английские, американские и французские рынки [41, с. 500].
Сулеймания славилась также производством оружия. Ружья, изготовленные здесь, вывозили и за пределы Ирака. Примечательно, что патронные гильзы в Курдистане были мерой веса и продолжали оставаться ею, даже когда после окончания первой мировой войны производство оружия здесь прекратилось [211, с. 233; 165, с. 80].
Во многих городах северо-востока Ирака, в том числе в Акре, Дохуке, Амадии, Ревандузе, Ранин, Захо, важным моментом жизни была организация защиты от нападений племенных ага и шейхов [195, с. 20].
В Иракском Курдистане городским ага и шейхам принадлежало значительное количество деревень. Как правило, они имели и загородные дома. В XX в. они не вели уже замкнутого образа жизни и, по словам иностранных наблюдателей, стремились к знаниям, читали газеты и с интересом обсуждали события на Востоке и в Европе. Некоторые местные землевладельцы имели и вклады в европейских банках. И хотя многие курдские феодалы считали государственную службу ниже своего достоинства, своих молодых родственников они зачастую «напутствовали на служебную карьеру» [177, с. 84].
Курдский город не представлял единого целого. Он делился на изолированные кварталы, в которых жили представители отдельных национальностей, религий, племен, ремесел. Так, жители квартала Гоижа в Сулеймании ассиро-халдейцы занимались изготовлением кисетов для табака (мутабчи). Другой квартал Сулеймании Джулуках был заселен евреями (750 человек), занимавшимися торговлей, а также дублением и окраской кож [165, с. 86].
В начале XX в. в курдских городах еще не было банков. Ростовщичество, хотя и запрещенное мусульманским законом, было обычным явлением в Курдистане. Ростовщики финансировали мелких купцов, давая им так называемый сэрмае (делили с купцами прибыль или убыток на ссуженный капитал).
Из Иракского Курдистана вывозили зерно, шерсть, табак, чернильный орешек, камедь, строевой лес, сыр, медь и сухие фрукты. Их перевозили по железной дороге от Салахии и Шарката или речным путем на плотах в Багдад. Много зерна продавалось и в Мосуле [177, с. 108].
Такие продукты, как чай, сахар, кофе, ремесленные изделия из Багдада, а также домашний скот из Ирана, составляли импорт Курдистана. Два важных торговых пути между Иракским и Иранским Курдистаном проходили через Эрбильский санджак, и, когда устанавливался мир, транзитная торговля приобретала важное значение. Множество караванов отправлялось в Соуджбулак и Урмию, захватив чай, сахар, кофе и ремесленные изделия; обратно они везли ковры, шелк, шкуры, меха, самовары и домашний скот.
До распада Османской империи в Курдистане (турецком, иракском, сирийском) в обращении находились турецкие монеты: медные пиастры, серебряные меджидие и золотые лиры, которые до войны стоили немногим меньше фунта стерлингов. Постепенно с северо-запада Ирана (Иранский Курдистан) начали проникать в города остальной части Курдистана и персидские монеты.
Развитию внутренней и внешней торговли препятствовало то обстоятельство, что в Курдистане не было единых мер веса. Они были различны не только в каждом городе. Почти в каждой деревне зерно меряли своей мерой [177, с. 108]. Правда, были предприняты попытки для введения по всей стране килограмма как единицы стандартного веса, однако народ продолжал действовать по старинке, что отрицательно сказывалось на состоянии внутреннего рынка.
Иранский Курдистан
Как и в соседнем Ираке, в Иране курды составляют главным образом сельское население. Тем не менее города в Иранском Курдистане заселены по преимуществу курдами и обладают рядом характерных черт, отличающих их от других городов Ирана.
Один из крупнейших курдских городов — Сенне (ныне Се-нендедж) был основан приблизительно в XVII в. На рубеже XIX—XX вв. он являлся главным городом провинции Арделан Персидского Курдистана, которой правили курдистанские вали из рода Арделанов, утверждаемые иранским шахом.
Аманолла-хан украсил город дворцами и мечетями, которые дожили до XX в. Однако славящаяся своей красотой и оригинальной архитектурой мечеть Даг уль-Эксана к этому времени пришла в упадок, так как деньги, предназначенные для ее поддержания, попечители мечети тратили на личные нужды.
Всего в Сенендедже было три мечети с медресе, одна католическая церковь — святого Стефана, почта и несколько базаров и обширных караван-сараев. Здесь довольно много больших домов. Пользовалась известностью оружейная мастерская. Население Сенендеджа в начале XX в. насчитывало 50 тыс. человек: в основном курды, а также ассирийцы и евреи. Свое торговое значение город приобрел позже.
Крупнейший город южной части Иранского Курдистана Кер-маншах расположен на пути в Тавриз, Тегеран, Исфахан и Багдад. Являясь главным городом одноименной провинции, Керманшах имел и важное стратегическое значение. Ежегодно через него проходят несколько десятков тысяч паломников, направляющихся в Кербелу на поклонение мусульманским святыням. В годы правления Надир-шаха (1736—1747) город был обнесен стеной и рвом [13, с. 122].
Важнейшим курдским городом является столица Мукринско-го Курдистана Соуджбулак (по-курдски Саблах). Еще в XVII в. вождь конфедерации мукри Ширбак превратил небольшую деревушку Соуджбулак в свою резиденцию, и через сто лет, в царствование Надир-шаха Соуджбулак уже был цветущим городом. Соуджбулак имел значение не только как резиденция сердаров мукри, но и как важный перевалочный пункт на торговом пути из Азербайджана в Ирак. Он был также одним из центров мусульманской схоластической науки: сюда приезжали студенты из различных мусульманских стран учиться у местных правоведов и богословов [60, с. 201].
Большинство населения Соуджбулака составляют курды. Один квартал города заселен евреями. Здесь же жили турки, персы, арабы, греки, армяне и ассирийцы-якобиты. К началу XX в. численность населения города достигала 30 тыс., однако его базары и улицы создавали впечатление более многолюдного города. Соуджбулак вел бойкую торговлю с Хамаданом и Мосулом. До начала первой мировой войны на рынки Соуджбулака привозили свои товары и русские купцы. Они продавали здесь сахар, посуду и железоскобяные изделия. Что же касается тканей, то их завозили в основном из Мосула (шелковые) и Манчестера (ситец).
Из Соуджбулака вывозили адрагант, чернильный орешек и; мех (лисы, выдры и куницы). Значительную часть меховых изделий вывозили в Россию [97, с. 54]. После падения каджаров и воцарения Реза-шаха Пехлеви Соуджбулак был переименован в Мехабад. В настоящее время Мехабад не только административный и торговый, но и культурный центр края.
Общественная жизнь Мехабада заметно отличается от жизни других курдских городов. Трудовой люд — ремесленники, служащие торговых предприятий, лица интеллигентных профессий — составляет основную массу горожан. Он находится в экономической зависимости от нескольких десятков богатых торговцев, ростовщиков и владельцев предприятий, которые фактически держат город в своих руках.
Во главе буржуазной верхушки Мехабада стоит род наследственных мехабадских кази. С ними тесно связаны два-три десятка семей курдской родо-племенной знати, превратившихся в помещиков, принимающих активное участие в торговых операциях. В свою очередь, представители городской буржуазии тесно связаны с деревней. Более половины всей земельной площади Мукринского Курдистана контролируется городской буржуазией или принадлежит ей.
Полуфабричные предприятия начали появляться в Мехабаде только накануне второй мировой войны. Постепенно увеличивалось также число кустарных предприятий с наемными рабочими. В политической жизни города мехабадские рабочие и ремесленники проявляют большую активность. В начале 1946 г. город стал столицей Курдской автономной республики, просуществовавшей около года.
Что касается культурной жизни Мехабада, то и в этом отношении он отличается от других городов Иранского Курдистана. В городе есть кинотеатр, семь школ, две больницы и пять общественных бань. Памятников древности в Мехабаде немного. Здесь десяток суннитских мечетей (при некоторых из них текке и ханаке — дервишские монастыри), армянские и евангелические церкви и еврейская синагога.
Из древних городов Мукринского Курдистана заслуживают внимания Секкез, Бане и Ошнуйе.
Секкез расположен в верхнем течении Зеринруда, западнее г. Бане. Численность населения города —12 тыс. В основном это курды. Кроме них здесь проживают евреи, ассирийцы и армяне. Долгое время городом правила курдская династия секкезских бекзаде, возводивших свой род к Мерванидам. В Секкезе около 2 тыс. домов, несколько караван-сараев, базар с несколькими сотнями лавок, восемь мечетей и пять общественных бань.
Бане (по-курдски Барожа, что значит «восточный склон горы») расположен на одноименной реке (приток р. Киверу), близ ирано-иракской границы. В городе около 900 домов, два караван-сарая, базар с 200 лавками, десять мечетей и три бани. Численность населения 4 тыс. Здесь живут курды (большинство), а также армяне и евреи. Город находится на пути из Мукринского Курдистана в Ирак и является важным пунктом торговли с последним. Бане с давних пор славится своими изделиями из дерева.
Городок Ошнуйе расположен на р. Гадыр-Чае между г. Нигаде и Урмия. Река делит город на две части, которые соединяются мостом в центре города. Здесь более 700 домов, базар с несколькими сотнями лавок, мечеть, бани и дворец ханов племени зерза. Население Ошнуйе составляет около 3,5 тыс. человек (главным образом курды). Через город проходит торговый путь от побережья оз. Урмия в Ирак.
Представление о современном курдском городе не будет полным, если хотя бы коротко не осветить состояние городского ремесленного производства на современном этапе.
Курдские искусные мастера изготовляют портсигары, шкатулки, трости, шахматы и пр. Курдские ремесленники Ванского вилайета славятся своими ювелирными изделиями: кубками и серебряными наргилэ [115, с. 114]. О высокой степени совершенства и изящества гончарного искусства в некоторых районах Курдистана писали еще ученые прошлого века [9, т. 1, с. 24].
Такие города, как Битлис, Эрбиль, Сенендедж, Мехабад, Сулеймания, славятся своими чеканщиками по меди, резчиками по дереву, скорняками, красильщиками, оружейниками и пр.
Из домашних ремесел широко распространены ковроткачество и производство войлочных62 и других шерстяных изделий. Этим в основном занимаются женщины. Они вручную чешут и прядут шерсть. На ткацких же станках работают мужчины. Грубый прочный материал ткется узкими полосами, которые затем сшивают. Из них шьют национальные костюмы, в которых до сих пор ходит большинство курдов. Костюмы эти различны в разных районах. Так, в районе Ревандуза это короткий вышитый жакет и длинные широкие штаны. Костюм дополняют шелковый или хлопчатобумажный кушак и тюрбан [172, с. 366].
Ковроткачество во многих областях Курдистана занимает главное место в ремесленном производстве. Как писал в начале XX в. путешественник из России Аракелян, курдские ковры всегда высоко ценились не только в Иране, но и на всем Востоке [44, с. 20]. В Иранском Курдистане на ковроткачестве специализируются целые области (Керманшах, Сенендедж, Бане, Бид-жар, Мехабад). В Русте производство ковров является полностью женским делом (женщины и чешут шерсть, и прядут, и красят, и ткут). Ковры делают на станках различной величины; средняя ширина станка—1,8 м. На изготовление ковра длиной 2,4 м уходит около двух месяцев. Узоры делаются по памяти, а доминирующими цветами являются темно-синий, красный и оранжевый. Ворс у этих ковров гуще, чем у персидских, и они обычно более яркие, но краска считается менее устойчивой, возможно, потому, что используются не натуральные растительные краски, а импортные химические [172, с. 365].
В период между двумя мировыми войнами производство и чкенорт ковров сильно сократились, но начиная с 50-х годов они снома заметно возросли. К началу 60-х годов только в Иранском Курдистане было сосредоточено 1,4 тыс. ковроткацких станков с годовой продукцией свыше 57,5 тыс. кв. м ковров [42, с. 18].
Большим спросом среди местного населения пользуются (как и раньше) ковровые переметные сумы, так называемые хурджины, в которых перевозят одежду, хозяйственную утварь и т. п.. Изготовляются также шерстяные мешки — чувалы и тэры, служащие преимущественно для хранения сельскохозяйственных продуктов. Производят и большое количество различных других шерстяных изделий: женские пояса (бэн), шерстяные мужские и женские носки, чулки (горэ), шерстяные полотнища для шатров и т. д. [46, с. 230]. Курдские коврики для моления (седжаде) из района Сенендеджа, по словам В. Никитина, особенно ценятся в Иране [114, с. 113].
Изделия домашнего производства в основном удовлетворяли собственные нужды курдского населения, но частично шли и на продажу. Многие крестьяне, занимавшиеся домашним производством и вывозившие излишки своей продукции на рынок, превращались в ремесленников. И, как уже было показано, часть продукции домашнего производства шла не только на местные рынки, но и на внешний. В результате дальнейшего развития товарно-денежных отношений в Курдистане домашнее производство все отчетливее принимало товарный характер.
Таким образом, несмотря на наличие в Курдистане природ-но-сырьевых (нефть, железо, свинец, марганец, медь, золото, сера, мрамор, глина, минеральные воды и т. д.) и людских ресурсов, во всех его частях до последнего времени преобладали дофабричные формы промышленности— домашнее производство, ремесло, простая кооперация и мануфактура. И только в период после окончания второй мировой войны наметились некоторые сдвиги в промышленном развитии отдельных частей Курдистана.
БЫТ
Семья
Процесс разложения феодальных отношений в Курдистане начался давно. Процесс этот способствует и распаду родо-племенной организации, стиранию племенной обособленности. Однако пережитки родо-племенного уклада до сих пор еще очень сильны. Патриархальные отношения больше всего сохранились здесь в семейном быту. Поэтому подробное освещение структуры курдской семьи и семейных отношений имеет для нас важное значение.
В начале XX в. Е. Б. Сон отмечал, что курды сохраняют моногамию. Только у отдельных вождей могло быть несколько жен. Сегодня картина та же, и моногамная семья является одновременно и хозяйственной единицей.
Женитьба в Курдистане выглядит так. Мужчина, выбрав девушку, посылает своего представителя (предпочтение отдается старшему родственнику) к отцу девушки. Во время этого своеобразного сватовства устанавливается выкуп за невесту. Если молодой человек согласен на предложенную цену, начинаются приготовления к свадьбе. Роль свата очень значительна.
Теоретически можно сделать брачное предложение любой девушке. Но курд отдает предпочтение браку амоза (женитьба на дочери дяди с отцовской стороны). Следующий за амоза предпочтительный брак — пуррза (на дочери сестры отца), далее— халоза (на дочери брата матери) и пуррза (на дочери сестры матери).
Отец предпочитает в качестве зятя сына брата. Он знает недостатки своего племянника, что уменьшает риск неудачного брака. Далее, он может оказывать некоторое влияние на зятя через связи по родству, защищая интересы дочери. Что же касается жениха, то, по обычаю, племянник платит более низкий выкуп за невесту или совсем его не платит, и это немало способствует стремлению женитьбы на кузинах.
Высокую частоту браков между кузенами (до 60%) отмечал Ф. Барт [153, с. 27].
Второй тип курдского брака —жин-ба-жин, или обмен сестрами. В таком случае выкуп за невест, конечно, исключается: двое мужчин обмениваются сестрами. Остаются только расходы, непосредственно связанные со свадьбой и приданым. С чисто финансовой стороны обмен сестрами выгоден. Брак жин-ба-жин может до известной степени считаться развитием родственного брака внутри деревенской общины. В деревнях, не объединенных в племя, такие браки довольно часты. Однако они считаются менее предпочтительными. Там, где между мужчинами, осуществляющими такой обмен, нет близкого родства, возможность разрыва брака увеличивается. А семейные неурядицы в одном хозяйстве, как говорят, вызывают подобные конфликты и в другом, создавая порочный круг.
Если брак не родственный и не жин-ба-жин, выкуп за невесту, например в Иракском Курдистане, довольно высок. В 40-х годах он колебался между 30 и 100 фунтами. Величина этой суммы также склоняла к бракам с кузинами или к обменным. Однако трудно объяснить, каким образом отец готов отказаться от выкупа за дочь или уменьшить его, когда женихом является его племянник. Ведь его хозяйство полностью отделено от хозяйства брата и племянника, и неуплата выкупа представляет чистую потерю дохода.
Самое главное соображение, заставляющее курда выдавать свою дочь за сына брата, связано с межплеменной враждой и вообще политическими соображениями. Сказанное можно объясним, следующим образом. Место человека в обществе пропорционально количеству стрелков, которых он может мобилизовать в свою поддержку. Известно, что в случае межплеменной вражды сплочение молодых людей вокруг старшего руководителя происходит по родственной линии. Если же человек вызвал отчуждение своих племянников, отказывая им в их традиционном праве, ему будет очень трудно собрать их вокруг себя в нужном случае. Брак между дочерью и сыном брата предотвращает такое отчуждение.
Хотя за последние десятилетия в отдельных частях Курдистана названные ограничения при заключении браков в значительной степени ослабли, большинство членов общины по-прежнему предпочитает брать в жены девушек из своей фамильной группы. По свидетельству Е. Лича, внутри одной деревни (ганд) почти каждый является представителем того же клана, что и глава деревни — ага. Члены племени придерживаются общего правила брака внутри общины. Тем, кто женится на женщинах не из своего племени, упрек: «Почему ты взял чужую, а не свою?». В этой связи строительство дорог и другие мероприятия в Курдистане могут привести в ближайшем будущем к важным последствиям — появится более широкая возможность для контактов членов племени с другими группами.
За невесту жених платит ее отцу. В случае, если жена уйдет или поведет себя недостойно, муж может потребовать обратно часть «стоимости невесты». В случае развода он в определенных обстоятельствах обязан содержать бывшую жену.
Часто сама девушка требует, чтобы за нее была назначена высокая цена. Однако обычно браки в деревнях бывают, как уже говорилось, вполне приемлемыми и разумными в этом отношении. Что же касается браков состоятельных людей —представителей племенной верхушки, например аги или его сына, то здесь сумма выкупа за невесту сильно подскакивает, тем более что аги имеют тенденцию женить своих сыновей на дочерях влиятельных горожан. Например, сын шейха Мохаммеда из деревни Валаш (племени валаш) женился на дочери Мустафы, известной персоны в Ревандузе. Горожанкой была и одна из жен мира Хамид Амина из селения Дергалы.
Относительно суммы, выплачиваемой агой за невесту, точными данными мы не располагаем, но в первой четверти XX в. она доходила до 500 английских фунтов. Не исключено, впрочем, преувеличение цифры с целью польстить невесте и создать видимость богатства жениха.
Брак с дочерью брата отца у курдов имеет целью и концентрацию наследства (скота, орудий производства и других предметов «капитального» оборудования) внутри экономической рабочей единицы группового хозяйства. Для аги такой вид брака—это еще и средство избежать трений за наследование арендных прав. Агу не беспокоит вопрос самого наследства, поскольку он «владеет» всей землей и не встает вопрос о ее разделе после его смерти. Цель его скорее в том, чтобы повысить «престиж» и жить в мире с соседями. Поэтому часто брак аги принимает форму политического союза. Так, уже упоминавшийся шейх Мохаммед-ага из Валаша, который в течение своей жизни имел 9 жен и 15 детей, находился в родстве (по своим женам и женам сыновей) почти с каждым племенным и религиозным лидером или важным горожанином в радиусе нескольких десятков километров. Согласно Е. Р. Личу, даже менее важные аги заключали все же один-два брачных союза с соседними важными персонами, остальные же их потомки женились внутри своих общин, укрепляя связи между агой и его последователями. В результате рождаемость в деревне сильно увеличивалась за счет рода аги. Во многих мелких деревнях ага не только принадлежит к тому же клану, что и большинство жителей, но и состоит в близком родстве чуть не с половиной населения [190, с. 22].
Родственные отношения
Разобраться в механизме курдских родственных отношений очень трудно. Тем не менее в нашем распоряжении наблюдения курдоведов, которые дают возможность ответить на некоторые вопросы.
Курдские женщины пользуются значительным влиянием в узком семейном кругу. Иногда это влияние выходит даже за пределы родственной группы. Что же касается абсолютного авторитета отца (малхэмал), то он сильно оспаривается сыновьями, на что указывает частое отдельное проживание последних, хотя организация самостоятельного хозяйства для женатого сына почти всегда связана с большими трениями, поскольку отец склонен противиться уменьшению своей власти; для сына же это означает вырваться на свободу, стать взрослым. Однако отец все же занимает в семье центральное положение как авторитет и организатор группы.
В случае, когда курдская женщина остается вдовой с одним или несколькими сыновьями, хозяйство получает имя старшего сына и авторитет переходит по мужской линии. Но мать обычно сохраняет признанный фактический авторитет.
Дочь полностью подчинена власти отца. Он действует в качестве ее опекуна и даже имеет право навязать ей брак (по исламскому закону, только до совершеннолетия, но фактически и позже). Положение брачного опекуна, дающее право на получение выкупа за невесту, переходит после смерти отца к ближайшему родственнику девушки по отцовской линии. По закону шафиитов, это значит — сначала к дедушке, а потом к брату. Однако только отец и дед имеют право принуждать к браку.
Контакты между ребенком, с одной стороны, и дедом и бабушкой — с другой, обычно осуществляются через одного из родителей. Так, сын сопровождает мать в ее частых визитах в родительский дом. В этом положении власть и контроль над ребенком остается за матерью, а отношение деда и бабушки к внуку обычно снисходительное. Термины маник и нанна широко распространены — как ласковое обращение ко всем пожилым женщинам деревни. Отношение к деду, особенно с отцовской стороны, более умеренное, чисто уважительное. Особые отношения существуют с мам — братом отца (этот термин тоже употребляется широко — по отношению ко всем старшим мужчинам, указывая на близкие, но почтительные отношения). Как потенциальный тесть, мам является важным родственником, и дружеские отношения с ним обеспечат право на его дочь и освобождение от уплаты выкупа.
Родственники по браку, насколько это касается мужчины, имеют второстепенное значение. Главными же являются отец, мать, взрослый брат и взрослая сестра жены. Общий характер родственных отношений определяет пословица: «Лучше пусть бог даст мне умереть, чем зависеть от зятя».
Количество основных терминов, обозначающих родство курдов, невелико (всего 12). Группа родственников, обозначаемых этими терминами,—это элементарная семья, к которой человек принадлежит при жизни. Приставка «-аза» (букв, «сын кого-либо» или «рожденный от») указывает на отдаленность на одно поколение от этой группы. Повторение же этого термина указывает на отдаленность на два поколения. Таким образом, сын сына—это курраза, а дочь дочери брата отца, часто заменяющая жену, когда нет более близкой родственницы, называется амо аза-аза.
Нисходящие поколения делятся на категории, которые могут быть описаны по-разному, в зависимости от того родства, которое хотят подчеркнуть. Например, брат отца может называться либо «бра-и-бапирем», т. е. брат моего дедушки, или (чаще) — «мам-и-баоким» — дядя моего отца [153, с. 33]. Такова структура курдской семьи и родства.
Нравы и обычаи
Курды имеют свои свадебные и другие обряды, отличные от обрядов других народов Ближнего Востока.
Еще в 60-е годы прошлого столетия Мела Махмуд Баязиди, посвятивший специальное исследование нравам и обычаям своегo народа, писал об обычае обручать младенцев в день их рождения — бешик-кертме. Когда обрученные вырастают, им справляют свадьбу.
У курдов не считается предосудительным похищение девушки, если оно совершается с согласия последней [108 с. 31]. Когда юноша похищает девушку против воли родителей, он везет ее в дом аги или шейха. Родственники девушки пускаются в погоню и если настигают беглецов, могут их убить, но, если не догонят, тут уж ага или шейх выступают посредниками. Они пручают родителям девушки полагающуюся сумму выкупа за невесту, и происходит примирение.
Что же касается курдской женщины, то она не имеет права выбирать себе мужа и не может противиться, если отец или брат захотят выдать ее за кого бы то ни было. У курдов считается позором, если девушка скажет избраннику отца или брата «нет» [6, с. 20].
Развод с женой у курдов также считается постыдным, позорным делом. Это случается редко.
Курдская свадьба длится от трех до семи дней, в зависимости от возможностей хозяина. Когда жених и невеста вступают в хоровод, каждый гость одаривает их деньгами или овцами. Обычно собранного достаточно, чтобы с лихвой покрыть свадебные расходы. Свадьбу устраивают весной. Один из углов шатра или дома отделяют занавеской, за которой жених и невеста проводят брачную ночь [гердек].
На свадьбах и других празднествах угощение состоит из риса и мяса. Готовить разнообразные блюда у курдов не принято. Скатерть иногда расстилают прямо на полу или на войлоке [7, с. 29].
В некоторых частях Курдистана до сих пор существует обычай кровной мести. В прежние времена эмир и ага не вмешивались в дела кровной мести и она длилась до тех пор, пока кровник не находил удобного случая для мести за убитого. Теперь между враждующими все чаще выступают посредники, и вражда прекращается с помощью платы. В том случае, когда убийство происходит внутри общины, ответственность за это несет вся община [186, с. 171]. Бывает и так, что в качестве платы в жены врагу отдают женщину или девушку, и стороны примиряются (см. [60, с. 39, 207]).
У курдов-езидов на этот счет свои обычаи. Вожди езидских племен во время кровной вражды в знак примирения могут обменяться так называемыми баратами, после чего между враждующими племенами происходит примирение. Но если один из вождей вернет барат, вражда возобновляется.
Из других обычаев курдов отметим обычай бахта (защиты). Курду, поклявшемуся своим бахтом, безусловно верят. Прибегнувшего к чьему-либо бахту любыми средствами стараются спасти от смерти [6, с. 11 —12].
Курдский похоронный обряд также имеет свои специфические черты. Покойного курда обмывают и завертывают в саван из хлопчатобумажной ткани, затем кладут на ложе лицом к югу. Рот, нос и уши покойного затыкают ватой. Если умершего не хоронят в день смерти, то на грудь его кладут камень и зеркальце, обращенное к лицу. При выносе тела из дома женщины начинают плакать, дико кричать, разрывая на себе одежды, посыпая головы землей и пеплом [114, с. 188].
Члены семьи умершего носят траур в течение шести месяцев или целый год. Когда срок траура кончается, ага, соседи или кто-нибудь из родственников умершего приносят для каждого из домочадцев что-нибудь из одежды или деньги (по своим средствам) и снимают с них черную одежду — траур прекращается [6, с. 18].
Еще интересный курдский обычай — это предоставление чужестранцу, независимо от его звания и положения, ночлега и стола за счет аги. Чем щедрее гостеприимство старосты, тем больше уважение к нему со стороны односельчан.
Именно поддержанию престижа аги, возможно, и обязан своим существованием так называемый гостевой дом, хотя часто это никакой не дом. Зимой, когда путешествующих мало, их размещают в доме аги [177, с. 47—48], а летом в качестве гостевого дома служит какая-нибудь тенистая беседка: пол ее покрывают коврами, на них укладывают подушки. Именно здесь путник получит еду и приют на ночь.
Нравы и обычаи курдов-езидов во многом схожи с нравами и обычаями курдов-мусульман, но для езидских обычаев характерны некоторые особенности. Так, езидские женщины не закрывают лица. Мужчины и женщины одеты чисто и опрятно. Они и дома содержат чисто. Многоженство среди езидов запрещено, исключение допускается для езидских эмиров.
Согласно езидскому вероучению, езидом стать нельзя, надо родиться. Поэтому у езидов запрещено обращаться к иноверующим со словами: «О мой брат», «О мой сын». Во время молитвы езид не должен быть замечен; право стричь или брить его имеет только езид; езиду запрещается прикосновение к еде, оставленной неезидом. Женщинам не позволено носить шелковые платья [186, с. 168], а также одежду голубого или синего цвета [169, с. 9].
В засушливые дни езидские женщины делают куклу, наряжают ее и с песней носят по деревням. Куклу именуют «матерью дождя» и молят ее послать дождь [107, с. 96].
Против засухи же женщины в мужской одежде нападают па соседние села и уносят оттуда все, что можно. «Ограбленные» поступают так же и приносят обратно «украденное» [186, с. 169].
В отличие от своих мусульманских собратьев езиды пьют вино. По их поверью, вино — это кровь Христа, и они пьют его с большой осторожностью — чтобы не пролить [230, 1850, № 30]. На восходе езид обязательно поворачивается лицом к солнцу и трижды кланяется ему. Новый год, в отличие от курдов-мусульман (которые празднуют его в марте), езиды отсчитывают от первой пятницы апреля. Этот день является традиционным весенним праздником, во время которого наряженные и пеструю одежду мужчины и женщины под аккомпанемент национальных инструментов долго танцуют в кругу и веселятся. Дома в этот день украшены красными бумажными цветами.
В доказательство истинности своих слов езиды произносят слова «барат» и «килка» или клянутся именем одного из своих снятых (Мелек Тауза, шейха Наср эд-Дина, шейха Садж эд-Дина, шейха Шамс эд-Дина) [165, с. 7]. Езиды считают своими святыми также Марию Богородицу, Иисуса Христа, Мухаммеда и Али [52, с. 447]. Но выше всех они ставят шейха Ади. Некоторые авторы доказывают, что езиды признают только пять святых (см. [214, с. 187]).
Религия
Ислам. Сейиды, шейхи и дервиши
Подавляющее большинство курдов Ближнего Востока — мусульмане-сунниты. Принадлежность курдов к этой ветви ислама неоднократно использовалась правящими кругами Османской империи в борьбе против Ирана, где государственной религией является шиизм. Однако в отличие от суннитов-турок сунниты-курды принадлежат шафиитскому толку, тогда как турки — ханифиты. Были среди курдов и шииты. Об этом писал, в частности, В. Ф. Минорский, утверждавший, что в Иранском Курдистане в начале XX в. жило несколько шиитских племен, которые сохраняли верность шаху [110, с. 22].
Для религиозной организации курдов-мусульман характерно существование специфического института духовных наставников (иногда наследственных феодалов)—сейидов и шейхов. Шейхи пользовались огромным авторитетом во всем Курдистане. Они заведовали всеми религиозными делами, следили за соблюдением обычаев и традиций. Духовные наставники, они всегда играли главенствующую роль по сравнению с официальным исламом. Может быть, поэтому освободительная борьба курдов в последнее столетие тесно связана с именами шейхов и сейидов, таких, как шейхи Барзанджи и Барзани и сейиды Шамдинана. Многие из таких шейхов возглавляли различные секты и дервишские ордена. Наиболее известны ордена Накшбанди, Кадири и Рефаи. Многочисленные второстепенные шейхи выполняли религиозные функции в своих племенах. Большинство из них принадлежало к дервишскому братству Накшбанди [165, с. 79].
Во главе каждого ордена стоит влиятельный феодал — шейх (муршид). Обладатель и толкователь истинного учения, он живет в своей резиденции (ханеке). Вокруг него собираются его ученики-последователи (мюриды). Число мюридов весьма велико, в особенности среди кочевников. В Мукринском Курдистане некоторые кочевые роды целиком состоят из мюридов [60, с. 215].
Дервишский орден составляли дервишские общины, разбросанные по всему Курдистану. Дервиши эксплуатировали своих поданных, поставляли их обрабатывать свои участки и т. д. Во главе дервишиской общины (из 10, 20 и более членов) стоял халифе (наместник главного шейха) [114, с. 317]. При халифэ состояло четыре знаменосца, каждый из которых приравнивался к командиру отряда. Вообще по своей структуре дервишская община очень напоминали военную организацию.
С материальной точки зрения некоторые дервиши по положению и богатству не уступали крупным феодалам и вождям племен. Часть дервишей по своему экономическому положению принадлежала к среднему слою. Большая же часть их жила за счет подаяний. Зажиточные дервиши вели оседлую жизнь, а бедные бродили по всему Курдистану. Каждый бродячий дервиш обязан был вносить определенную сумму в виде пожертвования в казну своего ордена и являться по первому зову его главы.
Состоятельные курды делали пожертвования в пользу дервишеких орденов. Кроме того, материальное благосостояние дервишеких орденов обусловливалось доходами, получаемыми от дервишей-скитальцев. Последние же существовали за счет широких масс курдского народа.
Влияние дервишеких орденов и усиление власти духовных шейхов началось сравнительно недавно. Всесильный институт шейхов достиг своего могущества в XIX в. Этому способствовала как дальнейшая трансформация феодализма, так и политика турецкого султана.
Турецкий султан одновременно считался религиозной главой (халифом) всех мусульман, и дервишские ордена подчинялись ему. Некоторые являлись прямой опорой султанской власти. Их предводители принимали участие в коронации султанов. Глава дервишекого ордена Мевлеви, род которого восходит к преемнику пророка Мухаммеда — первому халифу Абу Бекру, выполнял традиционное таинство опоясывания султана мечом халифа Омара {71, с. 31].
В конце XIX в. предводители курдских дервишеких орденов постепенно выходят на политическую арену. Они играют все большую роль не только в религиозной, но и в политической и экономической жизни, часто затмевая светских феодалов—вождей племен.
Феодал-шейх у курдов значит гораздо больше, чем обыкновенный феодал, не обладающий духовной властью. Глава дервишекого ордена в отличие от светского феодала пользуется властью не только в определенном районе или области, но и во всем дервишеком обществе, члены которого разбросаны по Курдистану.
Русский вице-консул в Урмии В. Никитин писал: «В прежние времена шейхи,— являющиеся, собственно говоря, начальниками дервишеких орденов,— довольствовались одной духовной властью и жили за счет приношений своих последователей и почитателей. Постепенно обогащаясь, приобретая земли, увеличивая круг своих приверженцев, они втянулись в круговорот мирских дел и стали захватывать в свои руки и светскую власть, располагая большими средствами и имея много вооруженной челяди» [128, с. 81].
Титул шейха был наследственным; сыновья шейхов старались множить славу отцов. Считаясь с могуществом наиболее знатных и богатых шейхов, правительства Турции и Ирана старались ладить с ними, присваивали им титулы пашей и т. п. Шейхи же относились часто свысока к правительственным чиновникам и нередко требовали их смещения [132, с. 138—139]. Как и курдские племенные вожди, они окружали себя слугами, при помощи которых грабили народ, творили свой суд и произвол.
Шейхи хорошо понимали, что рост их влияния во многом зависит от имущественного положения и потому всячески старались (законным и незаконным путем) улучшать его.
Русский путешественник Д. Беляев, посетивший в 1910 г. центр Иранского Курдистана г. Соуджбулак (Мехабад), писал: «Шейхов муршидов в Соуджбулаке имеется в данное время трое. Сейид шейх Баба, Сейид Замбиль и шейх Бурхан. Наибольшим почетом и вниманием из них пользовался шейх Бурхан. Курды говорили: „Мы сражаемся друг с другом, убиваем почти постоянно своих единоверцев, иной раз вынуждены и пограбить, словом не будь шейхов — мы погибли бы за наши грехи— вся надежда наша на шейха. Съездишь в Бурхан, отвезешь ему подношение, поглядишь на его дом — и все грехи прощены»» [50, с. 17, 20].
Ловкие шейхи использовали разные способы обогащения. Например, тот же шейх Бурхан изобрел довольно остроумный способ обойти предписание шариата, запрещающее ростовщичество: давая деньги, он требовал у должника в обеспечение недвижимость— имение или сад, доходы с которых поступали в пользу шейха до возвращения долга. При этом недвижимость требовалась такая, сумма дохода с которой составляла чуть ли не 100% одолженного капитала. Таким образом курдские духовные предводители, прикрываясь традиционными религиозными установлениями, участвовали в феодальной эксплуатации крестьян и кочевников.
Езиды
Оригинальная религия езидов с давних времен привлекала к себе внимание. Самые древние сведения о езидах мы встречаем в сочинениях средневековых историков и географов Ближнего Востока Шахристани, Ибн аль-Асира, Хаджи Хальфы. Более поздние сведения о них находим у европейских путешественников, а также в изданиях научных обществ и периодике.
В средние века езиды были известны также под именем дасени. Так называют их и некоторые современные авторы, например Амин Заки [216, с. 399], А. Вахид [214, с. 184] и др.
Как правило, материалы о культе езидов, о социально-политической организации их религиозного общества очень ограниченны и малочисленны. Почти все европейцы, путешествовавшие вдоль турецко-иранской границы, рассказывают и о езидах, но в основном об их нравах и обычаях. Что касается сущности езидской религии, то она оставалась для европейцев недосягаемой тайной. Объясняется это во многом тем, что езиды, подобно представителям многих других религиозных общин и сект Востока, скрывали свое вероисповедание. Это-то и усложняло сбор точных сведений об их происхождении и религии.
Езидские деревни, разделенные горами, были оторваны друг от друга и связывались лишь посредством служителей культа, как правило, людей необразованных. О своей религии езиды имеют много народных преданий и устных рассказов во множестве вариантов [61, с. 81—92]. Они считают себя потомками последователей шейха Ади. О личности шейха Ади, как и относительно происхождения езидизма, существуют различные мнения.
Вопрос о происхождении езидов специально исследовал акад. Н. Я. Марр. Согласно его теории, слово «езид» происходит от персидского «изед» («бог»). Марр утверждал, что езидизм является курдской языческой религией, распространенной среди курдов до принятия ислама. После распространения в Курдистане ислама езидизм сдал свои позиции [101, с. 143, 147]. Подробное изучение курдских диалектов, их сравнение с разговорным языком езидов (диалект курманджи) окончательно подтвердили ту мысль, что происхождение езидов и их история тесно связаны с остальными курдами. Езидов, безусловно следует рассматривать как одну из религиозных курдских общин, а не как отдельный народ.
Езидская община, основанная на кастово-теократическом принципе, состоит как из духовных, так и из светских лиц. Езидское духовенство делится на следующие шесть групп: шейхи (высшие носители святости), пиры (езидские предводители), кавалы (сборщики налогов и пожертвований), факиры (бедное духовенство), кочаки (предсказатели будущего и служители храма шейха Ади) и мюриды — рядовые езиды, которые находились в распоряжении шейхов и пиров. Функции представителей каждой группы были наследственными.
Каждая каста ревностно относилась к своим привилегиям и обязанностям, решительно выступала против всякой попытки изменений. Нравы и обычаи, быт, даже форма одежды, ее цвет и материал были регламентированы религией.
Глава светской власти — эмир считался уполномоченным шейха Ади на земле. Вокруг него объединялись шейхи. Езидскими общинами (тайфа) эмир управлял с помощью вождей племен (шейхов или ага). Каждое племя делилось на роды, а те, и свою очередь,— на семьи. Вождь племени пользовался широкой властью. Он назначал старост, судил членов племени, собирал с них подати. Посредниками между эмиром и вождями племен были кавалы. Делами племени управлял совет старейшин [106, с. 34].
Оседлые езиды образуют постоянную сельскую общину. Переход из одной общины в другую возможен. Рядовой мюрид приписывался к той общине, в которой жил, и, таким образом, паства одного шейха селилась в разных общинах. В конце XIX в. езиды стали подчиняться своему духовному руководителю уже по территориальному принципу.
Обычно церковные налоги и пожертвования собирались кавалами, которые обходили езидские селения два раза в год. Кавалы получали от эмира символ власти в виде санджака, представляющего собой медный кувшин с изображением павлина (так называемого мелек тауза — царя павлинов). Один санджак предназначался для езидов Синджара и Джазире, другой— Халеба, третий — Сиирта и близлежащих округов, четвертый — Баязида, пятый — Мосула и его окрестностей.
Право сбора податей и пожертвований отдавалось на откуп, и часть собранного оставалась в руках кавалов [107, с. 105]. Доход, полученный таким путем, был немалый. В 30-х годах XX в. эмир получал ежегодно с езидов Джебель-Синджара около 14 тыс. рупий (приблизительно 5 тыс. долл.) [169, с. 7].
В последнее время появился ряд трудов курдских, арабских и западных буржуазных авторов, которые относительно подробно освещают религиозную организацию езидской общины. Как явствует из этих работ, и в настоящее время, несмотря на оседлый образ жизни, езиды все еще объединены в племена и сохраняют религиозную иерархию. Религиозные верования, замкнутость и кастовый уклад способствуют жестокой социальной эксплуатации езидских трудящихся со стороны их духовных наставников и племенных вождей. Но несмотря на это, езиды принимают активное участие в борьбе курдского народа за его национальные права.
Ахли-хакк (али-илахи, какаи)
Религиозную секту ахли-хакк, или али-илахи («последователи истины» или Али), В. Ф. Минорский называл преимущественно курдской [110, с. 25]. Он считал, что эта религиозная секта была распространена главным образом в Западном Иране. Однако сегодня известно, что последователи этого вероучения живут не только в Иране, но и в Турции, Афганистане и Ираке.
Преследования, которым подвергались «люди истины» со стороны мусульманских властей и духовенства в странах Ближнего и Среднего Востока, придали их организации тайный, замкнутый характер. По той же причине сектанты вели пропаганду своего учения тайно, в весьма ограниченных масштабах. Правящие круги Османской империи и Ирана, считая ахли-хакк еретиками, скрывали их, запрещали иностранцам путешествовать по территории, населенной «людьми истины». Поэтому вероучение ахли-хакк по сравнению с другими мало известно и сведения о численности его приверженцев, нравах и обычаях очень скудны и разноречивы.
Первые упоминания об ахли-хакк в Западной Персии мы встречаем в «Географических записках о Персидской империи» (1813 г.) Дж. Макдональда Киннейра и в «Рассказах о себе во время путешествия из Индии в Англию» (1817 г.) Дж. Каппела. Некоторые сведения о «людях истины» сообщает Роулинсон в своих «Записках о переходе из Зохаба в Хузестан».
Роулинсон значительное время командовал полком персидской армии, набранной в основном из али-илахи племени горан. Однако, несмотря на всю его заинтересованность и большие возможности, Роулинсону так и не удалось докопаться до существа вероучения.
Подробнее всех об этой тайной секте рассказывает французский ученый А. Гобино в книге «Три года в Азии», изданной в Париже в 1859 г. По словам В. Ф. Минорского, книга эта занимает особенное положение среди литературы XIX в. об алиилахи [III, с. VII]. Она сохранила свое значение до наших дней [165, с. 183]. Упоминания о секте али-илахи встречаются и в трудах многих последующих путешественников и ученых. Из них наибольший интерес вызывают статьи проф. В. А. Жуковского («Секта людей истины» [79, с. 1—25]) и проф. В. Ф. Минорского (см. [11О, 108]), в частности две статьи последнего, опубликованные в «Энциклопедии ислама» («АхлиХакк» и «Султан Ишак»), Кроме того, следует отметить исследование С. Эдмондса «Какаи», составляющее отдельную главу и его книге «Курды, турки и арабы» (см. [165, с. 182—201]), и работу француза Гренара.
Данные Минорского, как и почти все данные, до сих пор опубликованные в Европе, были собраны в Иране. Что касается сведений С. Эдмондса, то они получены в основном об иракских али-илахи и лишь немногие — о жителях приграничных персидских деревень. Материалы и выводы Эдмондса во многом подтверждают высказывания Минорского и проливают свет на многие вопросы, которые до сих пор оставались неясными.
Выводы В. Ф. Минорского основываются на анализе священной книги ахли-хакк «Саранджам» (книга «исполнения», «совершения»), а также личных бесед и наблюдений. Ученый рассматривает географическое распространение вероучения, содержание теологии и нравственного учения этой секты.
Как указывает Минорский, речь идет не о простом обожествлении четвертого халифа Али.
По мнению али-илахи, из семи воплощений бога одним был Али. Всякий раз божество сопровождали четыре ангела, каждый из которых представляет одно из качеств бога (см. ниже). Таким ангелом был и пророк Мухаммед в эпоху Али. Полное «раскрытие тайны» произошло, однако, не во времена Али, а при позднейших воплощениях — при Баба Хошине и султане Исхаке. Божество само поставило себя в подчиненное положение по отношению к главнейшему из своих спутников [110, с. 26]. «Люди истины» верят в метапсихоз. Они заключают между собой нечто вроде мистических договоров (иногда даже между представителями разного пола).
По мнению Минорского, изучение исторических и географических условий формирования секты позволяет сделать ряд важных выводов, в частности что учение «ахли-хакк» отражает истинную историю религиозной жизни этой общины. Так, например, при «третьем воплощении» целый ряд событий происходил в Лурестане, и несколько географических пунктов удалось идентифицировать.
Факты и выводы С. Эдмондса основываются, в частности, на небольшом памфлете (тазкере), записанном специально для него на турецком языке одним образованным членом секты какаи, бывшим чиновником гражданской администрации Османской империи. На основании частных бесед и встреч со знатоками этой религии в дневниках Эдмондса сделано много записей, в частности изложено несколько поэм на горанском диалекте.
Как сообщает С. Эдмондс, ахли-хакк в Иракском Курдистане известны как какаи, под этим названием секта вошла в большинство работ, написанных европейскими путешественниками [165, с. 182].
Об истории создания секты какаи лучше всего сказано в упомянутом тазкере. Как сказано в нем, основателем ее является сайид Ишак (впоследствии его стали именовать султан Ишак-Зохаб), который превратил Пирд-и-Вар в свою резиденцию. Султан Ишак объединил три группы (по семи в каждой): Хафттан, Хафтавана и Хафт Халифа, а затем и другие группы, из которых заслуживает упоминания Хафтад-у-Пир.
Каждый какай должен быть членом рода сейидов (в качестве его пира) или рода далилов. У пиров и далилов имеются обязанности по отношению к последователям, а также и определенные права; они выполняют также и конкретные обрядовые функции. Однако это не обязательно знатоки теологии какаи; задача проповедования и обучения доверена так называемым каламхванам, которые могут быть из любого (из трех) сословий.
Теоретически каждый какай (за исключением, может быть, рода сейидов) может свободно выбирать своего пира и далила, однако на практике он, вероятно, будет зависеть от своего отца, а в случае смерти пира или далила принимает любое условие по завещанию мюрида своим сыновьям. Браки между людьми, состоящими в родстве с пиром, далилом или мюридом, не разрешаются [165, с. 187].
Из сообщения С. Эдмондса следует, что название «какаи» правильно применять только в отношении сейидов, а не всей секты. В Ираке наиболее значительной династией сейидов какаи является династия Ибрагимов. Как Минорский, так и Эдмондс не исключают, что ахли-хакк являлась если не официальной, то полуофициальной религией в государстве Кара-Коюнлу.
Секта какаи, по существу, является дервишским братством. Она не имеет канонического единства, а скорее напоминает федерацию объединенных подразделений. Существует 12 основных ханаданс или силсилай — ее ответвлений, но есть еще и другие.
Одной из основных догм ахли-хакк является вера в семь воплощений бога, которые олицетворяются с одеяниями, надеваемыми божеством: «стать воплощением» означает «прийти в одеянии». В каждом случае бог является в сопровождении четырех (или пяти) ангелов, с которыми он образует тесную группу. В соответствии с «Саранджам» в предзагробном мире (азал) божество было заключено в жемчужине. Первое его явление в мир было в лице Хавандагара — создателя мира, второе— Али. Начиная с третьего воплощения список их становится совершенно оригинальным, типичным для ахли-хакк. Первые четыре эпохи соответствуют стадиям религиозной науки: шариа, тарика, марифа и хакика. Представителем последней и наивысшей стадии является султан Зохак. Различие во мнениях существует относительно преемников султана Зохака.
Когда божественное существо вновь появляется в одном из семи «одеяний», ангелы являются воплощениями друг друга. Поэтому их имена взаимозаменяемы. Ангелы являются посланниками божества и созданием Хавандагара.
Вера в перевоплощение находит свою параллель в общей вере в метапсихоз. «Люди! Не бойтесь наказания смерти! Смерть человека подобна прыжку утки в воду»: она погружается в одном месте, чтобы вынырнуть в другом. Ахли-хакк верят в переселение душ. Согласно их учению, человеческие существа должны пройти цикл из 1001 воплощения, в течение которого они будут вознаграждены за свои действия [166, т. 1, с. 261].
Обычаи ахли-хакк весьма оригинальны. На общих собраниях (джам-джам) «разрешаются все трудности». Собрания прохочят через определенные промежутки времени и в связи с важными событиями. На них под аккомпанемент музыки читается молитва. В торжественных случаях (зикр) дервиши под звуки саза доходят до состояния экстаза, в котором проходят по горящим углям, берут их в руки и т. д.
На собраниях ахли-хакк обязательны жертвоприношения — надхр ва-нияз (животных мужского пола: рогатого скота, овец, петухов), а также пожертвование — хаир ва хизмат (приготовленной пищи, например, сахара, хлеба и т. д.). Ритуал жертвоприношения строго регламентирован. Мясо отделяется от костей, которые подлежат захоронению. Вареное мясо и другие пожертвования распределяются между присутствующими, при этом повторяются посвятительные формулы.
Каждый дервиш должен иметь духовника (муршида). В процессе обряда сар сипурдан персоны, символизирующие пяти ангелов, окружают ребенка, и священник разбивает мускатный орех (джавзи-бува), который затем носится как амулет вместе с кусочком серебра (хавиза).
С целью достигнуть морального совершенства заключаются союзы между мужчиной (или несколькими мужчинами) и женщиной, которых называют брат и сестра (шарт и икрар). Зимой строго соблюдается пост, который продолжается всего три дня (как у езидов). Он сменяется праздником. Праздник барх боран (рассечение баранов) сопутствует посту. Навруз празднуется с большим воодушевлением [114, с. 347].
По словам Гобино, приверженцы ахли-хакк верят, что человек за грехи возрождается к более тяжелой жизни. Души же праведников, дошедшие до ранга пиров, возвращаются в небесное лоно, породившее их (см. [174, с. 338—370]). Гобино (как и Минорский) отрицает существование у ахли-хакк «пресловутых ночных оргий» (типа хлыстовских) (см. [110, с. 25]).
Религия ахли-хакк типично синкретическая. Она имеет общие черты с религией нусайритов (алавитов). Однако в отличие от секты алавитов у «людей истины» культ Али полностью заслоняется культом султана Зохака. Другим характерным элементом ахли-хакк являются обряды дервишей суфи: выборы пиров, распределение пищи, братские союзы и т. д. Здесь же хочется заметить, что приверженцы ахли-хакк — представители главным образом низших классов: кочевники, сельские жители, городские бедняки, рядовые дервиши и т. д. Вероятно, происходит это от внушаемой ученикам надежды, что в день «страшного суда» султаны будут наказаны.
КУЛЬТУРА
Язык и письменность
Курдский язык относится к западной группе иранских языков. Он распространен в Иране в останах Керманшах, Сенендедж, Хой, Маку, Мехабад, Секкез и Хорасан (Кучан, Боджнурд, Мешхед); в Ираке в мухафазах Сулеймания, Эрбиль, Киркук, Мосул и Дохук; в Сирии в Халебской области; в Турции в илах Каре, Ван, Диярбакыр, Урфа, Мардин, Битлис, Элязыг и Эрзурум.
Язык курдов делится на ряд диалектов и наречий, многие из которых еще не изучены. Курдская литература развивается в основном на двух диалектах — северо-западном и юго-восточном. Некоторые ученые именуют эти диалекты «северный» и «центральный». Между обеими группами обнаруживается как совпадение большей части фонемного состава основной лексики и ряда грамматических форм и главных принципов структуры предложения, так и расхождения между ними.
На северо-западном диалекте (курманджи) говорят курды Турции, Ирана, Ирака, а также Советского Союза. Этим диалектом владеют и дерсимские курды, которые, однако, пользуются особым наречием курдского языка — заза.
На юго-восточном диалекте (сорани) говорят курды Ме-хабада, Секкеза, Бокана, Бане, Сенне, Керманшаха (Ирак), а также Мандали, Киркука, Эрбиля, Сулеймании, Ревандуза (Ирак).
Тот факт, что курдам не удалось создать своего государства и единого национального литературного языка, а также вековая их разобщенность, постоянное смешение курдов с населением различных районов и стран, равно как длительные контакты с арабами, персами, турками, армянами и другими народами Ближнего и Среднего Востока, оставили значительный след в курдском языке, в его диалектах и многочисленных говорах (см. 148, с. 9]).
Письменность зарубежных курдов начала развиваться на основе арабского алфавита, который впоследствии был приспособлен к фонетическим особенностям курдского языка. На этом алфавите читали и писали курды Ирака и Ирана. В 30-е годы XX в. были сделаны первые шаги по созданию курдского алфавита на латинской основе. Так, курды Сирии стали использовать турецкую латиницу (с 1931 г.), к которой были добавлены некоторые знаки для передачи специфических звуков курдского языка. До 1947 г. на этом шрифте регулярно издавались произведения курдской литературы. Почти в то же время (1929 г.) курды советской Армении перешли на письменность, также созданную на базе латинской графики [88, с. 9]. На этом алфавите стала выходить учебная, художественная и политическая литература на курманджи. С 1945 г. был введен курдский алфавит на русской основе.
Начиная с 1929 г. в Ереване на базе говора курдов Армении началось издание учебной, художественной и периодической литературы. С 1931 г. в Азербайджане и Туркмении также создали письменность на основе латиницы для проживающих в этих республиках курдов.
Создание письменности для курдов СССР и организация обучения их на родном языке имели огромное значение для быстрого культурного и экономического роста советских курдов. Школьное обучение и литература обогатили и развили народную речь и тем самым способствовали сближению говоров и созданию на их основе единого литературного языка курдов Советского Союза [48, с. 10]. С 1928 г. в Ереване стала издаваться курдская газета — орган ЦК Компартии Армении «Риа таза» («Новый путь»). В настоящее время курды Советского Союза имеют не только свою письменность и литературу, но и своих ученых и писателей. Многочисленная советская курдская интеллигенция получила образование в Москве, Ленинграде, Тбилиси, Баку, Ереване, Ашхабаде. И если до Советской власти у закавказских курдов не было ни одного курда-преподавателя, то теперь их насчитывается несколько сот. Лучшие представители курдского народа принимают активное участие в управлении не только местными общественными, административными или культурно-хозяйственными учреждениями, но и представляют свой народ в Верховных Советах союзных республик. В свое время известный зарубежный курдский общественный деятель доктор Камран писал по этому поводу: «В настоящее время нет ни одной страны, где курдам были бы предоставлены такие права свободного культурного развития, как в СССР. Курды СССР пользуются наравне с другими народами всеми правами свободного развития…» Камран подчеркивал, что таких прав зарубежные курды не имеют (см. [87, с. 140—141]). Известный курдский историк Абдул-Азиз Ямулки, написавший на турецком языке «Историю Курдистана и курдских восстаний» (Тегеран, 1946), выражая симпатии к СССР, писал: «Только с того края Курдистана, который примыкает к Советскому Союзу, из районов, расположенных в его пределах, веет свежим утренним ветерком, радующим сердца. Этот сверкающий издали светоч зажжет яркое пламя в центре огня. Пусть частицы этого огня долетят через тысячи километров до курдов… подарят миллионам курдов новую жизнь» [227, с. 146].
Литература
Из глубины веков дошло до наших дней богатейшее наследие курдского устного народного творчества. В курдском фольклоре отражена история этого древнего народа, его многовековая борьба за свободу, за национальное самоопределение, в нем отражены отличительные черты курдов, их рыцарский дух. И хотя в силу ряда исторических, социально-экономических и политических причин произведения курдского эпоса (песни-сказы) слагались в разных частях Курдистана или за его пределами, они с течением времени становились достоянием всего народа и, обновляясь с каждым новым поколением, дошли до наших дней. Наверно, именно это изумляло и восхищало известного армянского писателя и демократа X. Абовяна, когда он писал, что «народная поэзия курдов совершала изумительные шаги и достигла возможного совершенства» [230, 1848, № 47, с. 188].
В свое время акад. Н. Марр подчеркивал богатство сюжетов и мотивов курдских песен и преданий [101, с. 127]. На это неоднократно обращали свое внимание и другие исследователи. Так, акад. В. А. Гордлевский, посетивший северо-западный Курдистан, писал о том, что здесь народные поэмы разучивались в специальных певческих школах. Учителя знакомили учеников с подвигами народных героев, обучали искусству исполнения, передавали свой опыт и мастерство [72, с. 456].
Высокое художественное совершенство курдского эпоса ставит его в один ряд с выдающимися памятниками мирового фольклора. Герои курдского эпоса неразрывно связаны с родной общиной. «Пусть и горный волк не будет одиноким. Жаль волка!» — говорит народная пословица. В своих сказах, легендах, пословицах и поговорках курды воспевают подвиги героев, возвеличивают храбрость, доблесть, мужество, отвагу; осуждают трусость, подлость, социальную несправедливость; клеймят позором вероломство, предательство; призывают быть непримиримыми и беспощадными к врагу, защитить честь и достоинство семьи, родного очага, проявить радушие и гостеприимство, честность и бескорыстие (подробно см. [89]).
В богатом курдском фольклоре особое место занимают героические песни-сказы, связанные с реальными событиями и историческими лицами, сыгравшими важную роль в истории курдского народа.
Путешественники, побывавшие на Ближнем Востоке, свидетельствуют о том, что курдские песни, эпические сказы и пр. были любимы и бытовали среди армян, арабов, персов, ассирийцев, азербайджанцев, занимая почетное место в их устной поэзии. Так, известный исследователь истории ассирийцев Мориц Вагнер утверждал, что «многие курдские и езидские песни в Передней Азии распространены и в турецком переводе» [213, т. 2, с. 255], а армянский путешественник Е. А. Лалаян, побывавший в начале XX в. у горных ассирийцев в санджаке Хеккяри, замечал, что у них «существует общий обычай петь курдские песни и рассказывать курдские сказки» [93, с. 38].
Несмотря на деление курдов на езидов и мусульман и существование между ними религиозной вражды, в духовном мире их не было существенного различия (см. [90, с. 15]).
В богатом курдском фольклоре героические песни и сказания занимают ведущее место. Их героями являются в основном пастухи, скотоводы, охотники. Герои эти завоевали в широких массах большую популярность как выразители народных стремлений и чаяний. Одна из основных тем курдского фольклора— освободительная борьба народа против иноземных угнетателей. В них ярко отражено пробуждение самосознания и идея объединения многочисленных племен. Народные герои (Рустам, Антари, Ахмед-хан, Лабзэрин) здесь выступают не от имени того или другого племени, а от имени всего народа, борются и гибнут во имя чести и освобождения всего курдского народа.
Средневековая литература. Богатая и героическая история курдского народа сохранила для нас имена многих замечательных курдских поэтов и писателей, хотя до прошлого века сами памятники курдской литературы не были известны и некоторые ученые, не зная о существовании этих памятников, считали курдов народом бесписьменным, неспособным к созданию своей литературы [163, с. 503—504]. Обнаружение письменных памятников курдской литературы и их предварительные исследования дали возможность ученым утверждать, что курдский на род — создатель оригинальной самобытной национальной литературы. Теперь уже ни для кого нет сомнения, что курды имеют богатую и интересную национальную литературу, со своими традициями и особенностями.
Самый ранний из дошедших до нас письменных памятников на курдском языке относится к VII в. В нем автор рисует бедственную картину последствий арабского завоевания (подробно см. [121, с. 434]).
Первый курдский поэт, известный под именем Пире Шариар (Пире Шалиар), жил в X в. Некоторые исследователи называют его курдским ходжой Насреддином за его многочисленные четверостишия и изречения, ставшие пословицами и поговорками.
Выдающимся поэтом средневековья был Али Теремахи (X—XI вв.), автор первого трактата по грамматике на курдском языке и таких поэм, как «Единственное слово», «Сыновья отчизны», «Яхонтовое ожерелье» и «Поистине, жизнь — это сон». Али Теремахи был одним из первых, кто создавал свои произведения на диалекте курманджи. На этом же диалекте творил выдающийся современник Али Теремахи поэт Али Харири (1009—1079), стихи которого пользуются популярностью в народе. До нас дошел рукописный диван (сборник) его лирических газелей [114, с. 388].
Между XII и XV вв. развертывается творчество целой плеяды курдских поэтов, наиболее яркими представителями которых были Ахмед Малаи Джезири (XII в.) и Факи Тайран (1307—1375). В своих лирических газелях-касыдах М. Джезири (Мела Джизри) воспевает красоту своей возлюбленной — сестры джезирского правителя Умад ад-Дина. В творчестве М. Джезири прослеживаются две линии — народная, характерная для его предшественников, и придворная. В курдской литературе Джезири считается главой школы газели.
Поэт Факи Тайран, писавший под псевдонимом Мим-Хай, создал своеобразный цикл поэм: «Повесть о Санаанском шейхе», «Стихи Тайрана, обращенные к ручью». Хотя он принадлежал к литературной школе М. Джезири, тем не менее в творчестве Факи Тайрана преобладающей является народная линия.
Не менее интересно творчество следующего по времени поэта— Мулла (Мела) Бате (1417—1495), писавшего на диалекте курманджи. В его романтической поэме «Замбильфрош» («Продавец корзин») впервые появляются литературные обработки народных сюжетов. Может быть, благодаря этому, а также поэтическому языку и художественно-выразительным средствам произведения М. Бате пользовались широкой популярностью.
Творчество названных поэтов подготовило почву для появления одного из самых выдающихся курдских поэтов — Ахмеда Ханн (1650—1708), знаменитую поэму которого «Мам и Зин» можно с полным правом назвать лучшим памятником курдской литературы. Эта поэма пользуется огромной популярностью у курдского народа. Нет такого курда, который не знал бы наизусть хотя бы несколько отрывков из поэмы. Имена героев поэмы, так же как имена Лейли и Меджнуна на всем Ближнем Востоке и Тристана и Изольды на Западе, стали для курдов символом идеальных влюбленных. Ахмед Хани подверг творческой стихотворной обработке народное сказание. Сфера распространения сказания очень обширна, о чем наглядно свидетельствует тот факт, что многочисленные народные варианты его» собраны учеными в самых различных районах расселения курдов [15, с. 10]. Сюжетная канва и персонажи поэмы в основном те же, что и в народных вариантах.
«Мам и Зин» составляет славу классической курдской поэзии. По мнению современных курдских литературоведов, Ахмед Хани был первым поэтом, который затронул в литературе национальную проблему курдов [138, с. 24]. Говоря о народности его творчества, акад. И. А. Орбели писал: «…невольно напрашивается сравнение трех великих поэтов Востока, иранца Фердоуси… грузина Руставели… и курда Ахмеда Хани» [117, с. 2]. В. Никитин так характеризует творчество Ахмеда Хани: «По-видимому, Ахмед Хани следовал в своем творчестве примеру Джелаледдина Руми (основателя и вдохновителя дервишской секты мевлеви в Конье.— А. М.), великого иранского лирика, чье творчество уходит корнями в народную поэзию Малой Азии и питается от тех же источников, которые породили все лучшее в лирическом курдском фольклоре» [114, с. 389].
Ахмед Хани имел многочисленных подражателей: Исмаила Баязиди (1654—1709), Шереф-хана из Челемерика, Мурад-хана Баязиди (1830—1877) и др. Все они являются продолжателями традиций Ахмеда Хани как в области языка и формы, так и в области содержания.
Из других выдающихся поэтов, писавших на южном диалекте, следует прежде всего назвать Мустафу Бесарани (1641 —1721), автора элегии «Дури» («Разлука»), пронизанной, как и все его творчество, горечью разлуки с родиной. На горани писал мастер любовной лирики поэт XVIII в. Мирза Шафи Джамарези. В своих произведениях Мирза Шафи воспевал родную природу, веселье, дружбу, наслаждение жизнью. Перу этого поэта принадлежат также героические песни и сказания.
Курдские поэты развитой феодальной эпохи, писавшие на северном диалекте, не только создавали оригинальные произведения, но перерабатывали также сюжеты знаменитых эпических поэм, получивших распространение в литературе народов Ближнего и Среднего Востока. Таковы «Юсуф и Зулейха» Селима ибн Сулеймана (XVII в.), «Юсуф и Зулейха» Хариса Битлиси (XVIII в.) и его же «Лейли и Меджнун», а также «Лейли и Меджнун» Махмуда Баязиди. Благодаря искусству и мастерству названных поэтов эти и другие произведения стали достоянием и курдского народа.
Из религиозной литературы развитие получила в основном езидская. Курдские езиды говорят на северном диалекте. На этом диалекте написаны две священные книги курдов-езидов — «Масхапи Раш» («Черная книга») и «Джильва» («Блеск»). Созданные в XII—XIII вв., эти книги являются не только памятниками литературы, но и первоисточниками для изучения социально-политической организации езидской общины. Некоторые исследователи допускали, что «Черная книга» не что иное, как Коран, где вычеркнуто слово «шайтан». На самом деле она представляет сборник описания религиозных нравов и обычаев, моральных правил, а также исходящих из разных источников легенд о создании вселенной и происхождении езидов.
Религиозная литература на горани имеет многовековую традицию. Она связана с учением мусульманской секты «людей истины». Диалект горани стал языком молитв «ахли-хакк». В настоящее время известно множество письменных средневековых памятников на горани: жизнеописания святых, религиозные гимны, сборники молитв и сентенций, имеющих в ряде случаев несомненное литературно-художественное значение. Священная книга ахли-хакк называется «Саранджам». В 1911 г. В. Ф. Минорский перевел ее на русский язык [100]. Религиозная поэзия на горани, основателем которой считают известного иранского поэта XI в. Баба Тахира Урьяна, продолжает жить и в наши дни. Знаток истории курдской литературы М. Хазнадар одним из последних ее образцов называет стихотворный комментарий к Корану, составленный хаджи Нур Али Илахи [138, с. 34].
Литература в новое время. С начала XIX в. начинается новый период истории курдской литературы. В эту эпоху центр литературной жизни перемещается в Сулейманию. Вследствие этого произошло свертывание литературы на горани, и курдская литература в основном развивалась на диалекте сорани, который стал официальным языком автономного бабанского курдского эмирата в области Сулеймания. Формирование курдской литературы на сорани происходило под сильным влиянием персидской и арабской литературы.
Если к концу XVIII в. курдская литература из народной превратилась в придворную и религиозно-мистическую, в языке которой было много арабизмов и фарсизмов, то в начале XIX в. в Южном Курдистане возникает новое литературное направление своеобразное возрождение, возврат к старым традициям курдской литературы. Поэты этого периода стараются писать на современные темы и на родных диалектах. Постепенно закладывается основа новой курдской литературы, представители которой вновь обращаются к народному творчеству. Эти поэты своим творчеством подготовили появление новейшей демократической поэзии.
Из представителей курдской литературы нового времени следует выделить трех крупнейших поэтов. Это Нали, или Мела Хизра (1800—1856), чей сборник стихов был издан уже в нашем веке (1931 г.), Абдуррахман-бек (1805—1869), писавший под псевдонимом Салим, и ученик и родственник Салима — Мустафа-бек (1812—1850), известный под псевдонимом Курди. Этих троих считают основателями поэзии на южном диалекте. Воспитанные на лучших произведениях персидской и арабской поэзии, они оставили замечательные образцы газелей, касыд и рыцарских поэм. Прославляя героические дела своего народа, они в то же время оплакивали потерю курдскими княжествами независимости, поносили врага и скорбели о потерянной родине.
На вторую половину XIX в. падает творчество замечательного курдского поэта Хаджи Кадыра Коя (1816—1894), чья деятельность явилась важной вехой в новой истории курдской литературы. Он одним из первых среди курдских писателей поставил поэзию на службу интересам своего народа. Как истинный патриот, он ставил своей основной целью распространение среди народа просвещения и идеи объединения курдов. Хаджи Кадыр выступал против социальной и экономической отсталости, вскрывал реакционную сущность религии и религиозных привилегий шейхов, сейидов, мулл. Вместе с тем, как представитель зарождающейся национальной курдской буржуазии, X. К. Кой ошибочно полагал, что буржуазные реформы и просвещение могут уничтожить социальное зло, избавят народ от страданий.
Как уже отмечалось, в конце XIX в. в курдской поэзии появляется социальная тематика. Под влиянием первой русской буржуазной революции 1905—1907 гг. идеи патриотизма и национально-освободительной борьбы получают особенно сильное развитие. Начало XX в. ознаменовалось и еще одним важным явлением — зарождением современной художественной прозы.
Из курдских писателей и поэтов конца XIX — начала XX в. в первую очередь следует отметить шейха Реза Талабани (1842—1910), который писал свои стихи на трех (курдском, персидском и турецком) языках.
Как основоположник сатирической поэзии, шейх Реза занимает особое место в курдской литературе. В своих стихах и пародиях он высмеивает не только родственников, которые стали причиной его бедственного положения, но и представителей османского правительства — пашей, чиновников, мутасаррифов, думающих только о своем кошельке, фарисейство мусульманского духовенства и т. д. Многие меткие сатирические характеристики Талабани, его парадоксы стали крылатыми выражениями, превратились в пословицы и поговорки. Хаджи Кадыр Кой называл Талабани «рыцарем курдского красноречия» [138, с. 87].
Среди других поэтов второй половины XIX — начала XX в. большой популярностью пользовался Харик (1866—1909), в творчестве которого чувствуется большое влияние персидской суфийской поэзии. Его суфийские гимны нередко носили форму любовных стихотворений.
Завершают список лучших курдских поэтов нового времени Адаби (1859—1916), поэт красоты и любви, и последний представитель классиков курдской поэзии Тахир-бек, творчество которого очень высоко ценил известный английский курдолог С. Эдмондс [165, с. 390].
Современная курдская литература. Курдская литература особенно быстро начинает развиваться после первой мировой войны, когда известный курдский историк Сайд Хусейн Хусни Мукриани основал в Ревандузе первую курдскую типографию и цинкографию [60, с. 222]. Раздел Курдистана между четырьмя странами Ближнего Востока вызывал обособленность курдской литературы новейшего времени.
Подъем курдского национально-освободительного движения в 20—30-е годы усилил патриотические мотивы в курдской литературе. В целом для курдской литературы этого периода характерно усиление связи с жизнью и интерес к внутреннему миру человека. В курдской поэзии формируется два направления: гражданская лирика и поэзия, развивающаяся под влиянием европейского романтизма.
Поэты Ахмад Мухтар, Ахмад Хамд, Али Камаль Бакир и другие в своей поэзии сохраняли классические формы и художественно-изобразительные средства. Критерием их новаторства служило новое содержание стихов. Лишь позже наряду с содержанием изменится и форма, язык произведения. Из младшего поколения поэтов следует отметить Горана, Бекаса, Дылдара, Нури-шейха Салиха (1898—1958), курдского классика Пирамерда.
Курдская поэзия 20—40-х годов имела огромный политический и общественный резонанс, немало содействовала укреплению национального самосознания широких слоев населения. Курдские поэты противопоставляли свое творчество пропаганде пантюркизма и панисламизма. В основе их стихов лежали любовь к родине, жажда ее освобождения от национального гнета.
В годы второй мировой войны активное выступление курдских народных масс способствовало поднятию идейного уровня курдской поэзии. Расширив рамки национальных, патриотических задач, литература подняла свой голос в защиту прав простого человека. Антиимпериалистические и социальные мотивы придали курдской поэзии этого периода революционный дух.
В 50—60-е годы курдская литература развивалась в очень трудных политических условиях. Во всех частях Курдистана свирепствовала жесткая цензура, прогрессивная периодическая литература выходила только в подполье. Однако стихи курдских патриотически настроенных поэтов все же пробивали дорогу к народу. Их распространяли рукописно или устно всевозможными средствами.
После опубликования в Иракском Курдистане закона об автономии курдов (11 марта 1974 г.) для развития курдской литературы создались более благоприятные условия.
Курдские поэты и писатели творили и на языках других народов. Например, знаменитый курдский историк Шереф-хан Битлиси свое известное сочинение «Шараф-наме» написал на персидском языке. «Шараф-наме» является бесценным источником для изучения истории XV—XVI вв. не только курдского, но я других народов Ближнего Востока.
Курдский народ в большой мере обязан Махмуду Баязиди сохранением многих ценностей своей духовной культуры. Прекрасно владея арабским, персидским и турецким языками, он знал в совершенстве литературу на этих языках, а также считался в своей среде одним из лучших знатоков и толкователей Корана. В своем сочинении «Нравы и обычаи курдов» Махмуд Баязиди описывает отдельные стороны социально-экономической жизни кочевых курдов-мусульман, живущих в Турции. Язык сочинения, написанного на диалекте курманджи (говор хаккяри), прост, понятен и близок к современному разговорному языку.
На этом же диалекте была сделана попытка создать драматические произведения. В первые годы второй мировой войны Кази Мохаммед, будущий глава Автономного курдского района в Иране, написал пьесу «Салахеддин» — историческую мелодраму, повествующую о борьбе курдского народа с крестоносцами. Летом 1942 г. пьеса была поставлена в Мехабаде на любительской сцене. Спектакль прошел с большим успехом. Эту пьесу и ее постановку можно рассматривать как первую попытку создания курдского театра [60, с. 220].
Периодическая печать
Рождение курдской периодической печати тесно связано с развитием курдского национально-освободительного движения на рубеже XIX—XX вв., когда курдские общественно-политические и просветительские организации начинают все теснее связывать вопрос политической независимости Курдистана с проблемами изучения истории и культуры курдского народа, его литературы, языка и фольклора.
В эпоху «пробуждения Азии» курдский народ был одним из наиболее угнетенных и отсталых народов османской Турции и шахского Ирана. В начале XX в. под влиянием первой русской буржуазно-демократической революции 1905—1907 гг., младо-турецкой революции 1908 г. в Турции и буржуазной революции 1905—1911 гг. в Иране курдский народ также был охвачен идеями освобождения. Начался подъем курдского национально-освободительного движения. На политическую арену вышли и новые силы-учащаяся молодежь, интеллигенция, вышедшие из феодальных и духовных кругов. С именами представителей этих сил связано и основание первой курдской политической газеты «Курдистан», которая начала выходить в 1898 г. сперва в Каире, потом в Женеве.
Издание первой курдской газеты оживило литературную деятельность курдской интеллигенции, которая с болью воспринимала национальный гнет, старалась активизировать национально-освободительное движение и выступала его идеологом. После закрытия газеты «Курдистан» представитель влиятельного клана из Нехри Абдул-Кадыр, возглавлявший тогда турецкий сенат, пытался возобновить издание курдской газеты под, названием «Хетав-и-Курд» («Курдское солнце»). Эта газета стала органом курдского Общества взаимопомощи и прогресса, однако после выхода нескольких номеров была закрыта.
Турецкие власти настороженно и с подозрением следили за курдской печатью, способствовавшей воспитанию национального самосознания. Курдская интеллигенция всеми силами стремилась сохранить и расширить выпуск курдских газет и журналов. Репрессии, предпринятые младотурецким правительством по отношению к курдам, не помешали в 1910 г. группе студентов и юристов создать новое общество — Хива курд (Надежда курдов), которое стало издавать ежемесячный журнал под названием «Рожа курд» («Курдский день»). Перед началом первой мировой войны турецкие власти запретили все курдские организации и издание курдской периодической печати. Курдские националисты вынуждены были перейти на нелегальную работу.
Тем не менее начало было положено, и накануне мировой войны курдское национальное движение старалось уже найти и пути развития духовной культуры. Однако перед ним встали дополнительные препятствия. Мы имеем в виду новый раздел Курдистана, на этот раз между Турцией, Ираном, Ираком и Сирией. Связь между отдельными издательскими центрами была разорвана. В Турции курдская периодическая печать была строго запрещена. Что касается Ирана, то в 20-е годы курдскую периодику представляли здесь лишь отдельные печатные издания курдских политических партий и групп, которые выходили подпольно.
Вновь периодическая печать в Иране появилась лишь в годы второй мировой войны. В это время в Иранском Курдистане выходило несколько курдских национальных журналов и газет.
В годы автономии в Иранском Курдистане начал выходить журнал «Халала» («Роза»), орган Лиги молодежи Курдистана. В период Курдской республики выходили и другие издания.
Что касается Иракского Курдистана, то хотя курдские газеты и журналы здесь выходили дольше, тем не- менее они издавались не регулярно. Жестокая цензура и преследования правительства приводили к частым перерывам в издании курдских журналов и газет, не позволяли открыто отстаивать национальные интересы.
Из нелегальных периодических изданий особенно выделяются газеты: «Шориш» («Революция»), «Рызгари» («Освобождение»), «Азади» («Свобода»), «Хабат курд» («Борьба курдов»).
Как правило, легальные периодические издания в Курдистане выходили на нескольких восточных языках с целью познакомить общественность Турции и Ирана, а также Ирака с прошлым и настоящим, литературой и культурой курдского народа. Кроме политической агитации курдская периодическая печать много внимания уделяла просветительской и культурной агитации.
Важные для развития национальной культуры вопросы языка разрабатывались и освещались исключительно на страницах курдской периодической печати. Зачастую периодика заменяла детям, а также неграмотным и полуграмотным курдам букварь [138, с. 68]. В этом отношении особо хочется отметить деятельность журнала «Хавар» («Призыв»), который сыграл заметную роль как в распространении латинского алфавита, значительно более удобного для курдского языка, так и в становлении современного языка.
Если «Хавар» издавался на северном диалекте, то на южном диалекте в Багдаде с декабря 1939 г. выходил систематический литературно-художественный журнал «Галавеж» («Сириус»). Он издавался в течение десяти лет. Журнал отражал настроения передовых кругов курдского общества. Почти в каждом его номере появлялись произведения классической курдской литературы, большое внимание уделялось пропаганде творчества современных курдских писателей и произведений мировой прогрессивной литературы, в том числе и русской (Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького). Безусловно, переводы этих и других выдающихся мастеров художественной прозы оказали положительное воздействие на развитие современной курдской литературы.
В заключение хочется отметить, что начиная с 30-х годов XX в. курды взялись за исследование своей истории. Из работ современных курдских историков следует отметить труды Хусейна Хусни Муриани, посвятившего (на родном языке) большое исследование своему родному краю — Мукринскому Курдистану; двухтомную «Историю курдов и Курдистана» Амина Заки, а также работы Али Саида аль-Гурани, Рашида Хельми, Меривани, Абдул Азиза Ямулки и др.
Продолжение следует
You must be logged in to post a comment Login
Leave a Reply
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
