Езиды в Ираке: «Здесь царит паника»

Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Еще до 2014 года езиды бежали от преследований в своих странах происхождения, а массовые убийства, совершенные «Исламским государством» (ИГ или ИГИЛ, запрещенная в России террористическая организация), еще больше обострили ситуацию. Многим езидам, живущим в Германии, грозит депортация, хотя их безопасность в Ираке не гарантирована.

Оливер М. Пиеха побеседовал с писательницей Роней Отманн для Jungle World об истории и причинах преследований, а также об общественных изменениях в езидской общине.

Оливер Пиеха (ОП): Ваша книга «Семьдесят четыре» рассказывает о поиске следов геноцида езидов, совершенного «Исламским государством»*. При этом страница за страницей разворачивается картина уничтожения: упоминаются армяне, ассирийцы, курды и их преследование Саддамом Хусейном. В одном месте вы пишете, что все эти вещи взаимосвязаны. Как именно?

Роня Отманн (РО): У самих езидов уже есть долгая история преследований. Можно начать с Османской империи, где меньшинства, такие как езиды, не вписывались в систему миллетов официально признанных религий и подвергались специфическим преследованиям. Или можно посмотреть на еврейское население в Ираке и на массовое убийство Фархуд в 1941 году [Фархуд, по-арабски «насильственная экспроприация», относится к погрому против еврейского населения Багдада 1-2 июня 1941 года, в ходе которого было убито не менее 180 евреев; прим. ред.].

Националистические режимы, будь то арабские или турецкие, боролись и подавляли все, что не соответствовало их представлениям, например, курдов, которые не вписываются в такую националистическую Турцию, потому что там все должны быть турками. То же самое происходило и на религиозном уровне: те, кто не вписывается в суннитский исламизм, изгоняются, подавляются, принудительно обращаются в другую веру или, в худшем случае, убиваются. Даже если посмотреть на историю совершенно конкретно, все взаимосвязано: жертвами геноцида армян и ассирийцев во время Первой мировой войны стали и езиды, а езиды бежали вместе с армянами. Схемы преследования также схожи, например, в случае сексуального насилия.

Или эта преемственность, если посмотреть на аппарат секретных служб Саддама Хусейна и его республиканскую гвардию, из которых затем, по крайней мере частично, черпало силы «Исламское государство»*, и чьи ноу-хау затем использовались для подъема ИГ*. Езидские деревни, на которые ИГ напало в 2014 году, уже не были первоначальными традиционными деревнями в горах Шингал [так по-курдски называется гора Синджар; прим. ред.], а были образцовыми деревнями и коллективными поселениями, куда Саддам Хусейн насильно переселил езидов — расположенными в шахматном порядке, чтобы их можно было лучше контролировать. Это облегчило действия ИГ*. Не все одинаково, есть и различия, но определенно есть преемственность насилия.

ОП: Откуда берется это экстремальное насилие?

РО: На этот вопрос трудно ответить. На самом деле я не знаю. Ведь здесь были примеры, когда религии мирно сосуществовали. Это не закон природы, что не может быть иначе. Но даже после моей книги у меня такое чувство, что я не стала намного умнее в этом отношении. Ну, может быть, немного: сначала десятилетия правления партии Баас и Саддама Хусейна, а затем ИГ* — одно насилие сменяет другое. Если посмотреть на ИГ*, то, с их точки зрения, не должно быть ничего, кроме их формы ислама, все остальное должно быть уничтожено. Они даже взрывали шиитские мечети.

Этот ИГ был тоталитарным образованием. Если взять ИГ* и езидов, то бросается в глаза, что в преступлениях участвовали и соседи. Это были учителя, врачи или торговцы, у которых езиды еще за несколько дней до этого делали покупки, которые затем участвовали в массовых убийствах после 3 августа 2014 года.

Даже отцы посвящения (krîvê xûnê) при обрезании, которых езиды часто выбирали из мусульманского большинства, внезапно обратились против них. Это были не только люди со стороны, это было особенно тяжело и жестоко в 2014 году.

Нет будущего в Ираке

ОП: После долгой истории насилия и преследований, после такого массового убийства, как кампания Анфаль 1988 года против курдов при Саддаме Хусейне, в начале 21 века происходит этот геноцид езидов: есть ли вообще будущее для езидов в Ираке?

РО: Как это выглядит сейчас: нет. Выжившие после этого геноцида все еще находятся в Ираке, потому что им больше некуда идти. Основная территория расселения езидов, на которую напало ИГ*: Шингал, относится к спорным территориям Ирака. Курдские пешмерга контролировали регион в военном отношении, но административно он относится к Багдаду. На спинах езидов велась и ведется силовая политика. Теперь там еще и эти проиранские ополченцы, ведь Шингал находится на границе с Сирией, а Башар аль-Асад союзник Ирана.

ОП: Как сейчас выглядит ситуация в Шингале?

РО: Там в основном все разрушено, до сих пор. Так было в 2022 году, когда я там была, и ничего не изменилось. Есть мины-ловушки, мины не разминированы, есть различные ополченцы, между которыми существует напряженность, есть турецкие авиаудары, там ведь еще и РПК. А езиды между всем этим. Выжившие, вернувшиеся в этот район, в основном остаются вблизи гор; они не вернулись в свои деревни, чтобы иметь возможность быстро бежать, если что-то снова случится. Люди в Шингале не были ни богатыми, ни совсем бедными, они могли прокормить себя своим сельским хозяйством. Теперь работодателями являются местные ополченцы.

Сейчас будущего нет. И езиды говорят: наши дома слишком близко к арабским деревням, мы боимся. Люди там просто сбрили бороды [исламистов; прим. ред.] и за одну ночь снова стали гражданскими.

Не было настоящего разбирательства, только странные скоропалительные процессы, где некоторых приговаривали к смертной казни через десять минут, но геноцид езидов не играл там никакой роли. Затем эксгумировали массовые захоронения, и гробы, как на государственном акте, обернули в иракские флаги. В то же время у нас есть сообщения от выживших, которым останки их родственников передали в мусорных пакетах. Вот как с этим обращаются сейчас.

Депортация

ОП: Теперь иракское правительство объявило о закрытии последних лагерей для внутренне перемещенных лиц, в которых до сих пор проживает большинство езидов. В то же время происходят первые депортации езидов из Германии в Ирак. Какова реакция езидской общины на это?

РО: Признание геноцида немецким Бундестагом в прошлом году было очень приветствовано, но затем последовали депортации. Это был очень противоречивый сигнал для езидов. Они боятся, действительно боятся. И я также замечаю разницу между двумя группами: есть те, кто пережил геноцид, кому не хорошо. Как может быть хорошо? Плен, изнасилования, убийства — они видели и пережили самые страшные вещи. Но для детей жизнь продолжается по-другому, они ходят в школу, получают образование, некоторые учатся в университетах.

Для молодых людей большой шаг — получить аттестат зрелости, когда родители частично еще неграмотны. Здесь у них, по крайней мере, есть перспектива для собственной жизни, которой нет у людей в Шингале. И здесь сейчас царит паника, потому что уже депортировали и выживших. Это большое разочарование. Что я часто слышу: тогда дайте нам перспективу построить нашу жизнь в Шингале. Но это невозможно, учитывая ситуацию там. Когда я была там, мы передвигались только с оружием. Я не знаю, где и как там может быть безопасно.

Некоторые езиды добровольно вернулись в Шингал, потому что больше не могли выносить жизнь в палатках в лагерях беженцев. Например, мои родственники, но они больше не живут в своей деревне, они еще не решаются на это. Я предполагаю, что многие езиды все же останутся в Курдистане, когда лагеря закроют. Некоторые уже сейчас живут за пределами официальных лагерей, некоторые где-то в палатках или в руинах зданий. Некоторые не могут просто вернуться по психологическим причинам, туда, где посреди населенного пункта находятся массовые захоронения. И всегда на виду деревни, откуда пришли убийцы.

ОП: Германия теперь стала вторым по величине местом поселения езидов после Ирака. Как вся эта история бегства, убийств, миграции меняет порой очень суровые и традиционные формы жизни езидской общины с ее кастовой системой?

РО: В Германии ситуация различна. Есть семьи, в которых эта кастовая система и строгие правила брака ослабевают, и все больше людей женятся за пределами общины. Мой отец был одним из первых в то время. Моя мать немка. Однако моего отца тогда не отвергли, возможно, и потому, что он мужчина. Другие езиды все еще живут по старой системе. Это может быть справедливо даже внутри одной семьи: у одних дочери участвуют в школьном обмене или уезжают на семестр за границу во время учебы, у других все еще существуют принудительные браки.

Конечно, этот образ жизни из езидских деревень, где из-за преследований очень замкнуто жили, где жили только в езидском мире, уже невозможно поддерживать, когда живешь в Германии. Так что да, я наблюдаю и то, и другое: есть жестокость внутри общины, но частично очень либерально относятся к этому и принимают изменения.

Вопрос жизни и смерти

ОП: В вашем романе речь идет не в последнюю очередь об идентичности. Интересно, что на 500 страницах это слово ни разу не встречается. Почему?

РО: Идентичность — сложное слово. Итак, что означает идентичность? Ирак, например, — это страна, где человек принадлежит к какой-то группе. Ты араб или курд, ты суннит или шиит, ты христианин или езид, затем ты еще рожден в определенной касте и принадлежишь к племени.

Мне вспоминается одна история: у моего отца был друг, они познакомились только в Германии, были неразлучны и вместе занимались музыкой, но потом потеряли друг друга из виду. Я случайно встретила этого старого друга моего отца, и оказалось, что он арамейского происхождения. Мой отец ведь езид. И оба не знали этого друг о друге. Они никогда об этом не говорили. Сначала я находила это странным. Но это было поколение, которое, возможно, надеялось, что эти религиозные принадлежности когда-нибудь перестанут играть роль. Они были ориентированы на светское общество. Курдское играло там роль, потому что они оба испытали дискриминацию из-за своего курдского происхождения.

В нашей семье было так: я знала об этих историях преследований от моей бабушки, от моего отца, но я думала, что это просто старые истории. Возможно, это было ужасно наивно. Я знала об Аль-Каиде* в Ираке, но думала, что это что-то вроде последнего всплеска фанатизма. И что мы сейчас входим в эпоху, когда идентичность просто не играет роли. Это была своего рода утопия. Ты куда-то принадлежишь, но боже мой, что это значит? Такова была надежда.

Я стояла с отцом в Шингале у могил родственников, которые не были разрушены, потому что ИГ* не добралось до них. Для меня уже была какая-то близость, но на самом деле меня не интересует идентичность. Либо тебя преследуют из-за нее, либо есть преувеличенная идентичность, и ты преследуешь из-за нее. Я считаю, что это проявляется только тогда, когда идентичность находится под угрозой. Подростком я не хотела много знать об этом, это было вторично, но все меняется, когда видишь, как твой народ уничтожают и твои родственники вынуждены бежать. Прошлое, которое снова стало настоящим. И не закончилось, как я наивно думала.

ОП: Что это означает конкретно?

РО: Из-за геноцида вопрос идентичности вернулся жестоким образом. Идентичность стала вопросом жизни и смерти. Когда ИГ что-то захватывало — даже тюрьмы — они отделяли суннитов от других. Только суннитов, которые признавались в своей принадлежности к заключенным других конфессий, убивали.Во время массового убийства в лагере Спайхер в Тикрите [12 июня 2014 года ИГ убило более 1000 безоружных курсантов иракской армии; прим. ред.] они отпустили суннитских новобранцев иракской армии, а шиитов отвели на массовый расстрел. Во время массовых убийств тщательно разделяли, производили селекцию. У езидов старших иногда узнавали по одежде, а о молодых просто знали, из каких они деревень. Соседи помогали с идентификацией. Идентичность играла роль очень жестоким образом.

При этом с идентичностью все так сложно: есть езиды из Шингала, которые не идентифицируют себя как курды, потому что раньше были и массовые убийства езидов курдами. Была политика «разделяй и властвуй» Саддама Хусейна, который утверждал, что езиды вовсе не курды. Однако почти все езиды говорят по-курдски. Я нахожу вопрос идентичности очень сложным. Что это вообще такое?

Роня Отманн — писательница и журналистка; ее романы, стихи и эссе в основном посвящены темам войны и миграции. Из-за ее критики этноромантизма и исламизма она часто подвергается нападкам, так в начале года было отозвано приглашение на литературный фестиваль в Пакистане после того, как ее в открытом письме обвинили в «исламофобии» и «сионизме». В марте в издательстве Rowohlt вышел ее роман «Семьдесят четыре». (Статья первоначально появилась в Jungle World. Мы благодарим Оливера М. Пиеху и Томаса фон дер Остен-Сакена за разрешение на перепечатку).

Доктор Оливер Марк Пиеха — историк, публицист и эксперт по межкультурной компетенции. Его основные темы — история культуры и идеологий 20-го века и Ближний Восток.
17 июня 2024 года

Перевод с немецкого специально для Эздихана.ру